Каждому свое - [105]

На все эти обличения Валентайн Уонноп почти никогда не отвечала. Это было не ее дело, даже несмотря на то, что временами ее охватывало собственническое чувство по отношению к Кристоферу, у нее не было особого желания, чтобы его близость с четой Макмастеров продолжалась, потому что она знала, что и он этого не хочет. Она представляла, как он отклоняет их приглашения, добродушно посмеиваясь. И разумеется, в целом соглашалась с Эдит Этель. Такого слабого, маленького мужчину, как Винсент, безусловно, деморализовывала дружба с человеком, чей кошелек был всегда к его услугам. Титженсу ни к чему было это благородство — это был его недостаток, качество, которое она в нем не любила. Относительно же того, честно или бесчестно со стороны миссис Дюшемен отдавать Макмастеру деньги своего супруга, у нее не было своего мнения. В конце концов, распоряжаться деньгами по праву могла лишь миссис Дюшемен, и если бы она в свое время вернула Кристоферу долг Макмастера, это было бы разумно. Она видела, что в последнее время ситуация сделалась весьма щекотливой. Однако нужно было учитывать и мужское мнение по данному вопросу, ведь Макмастер считался настоящим мужчиной. Титженс, умеющий мудро судить о делах других, и здесь, вероятно, поступил мудро, ибо в данном случае вполне могли возникнуть серьезные неприятности с попечителями и законными наследниками, если бы выяснилось, что миссис Дюшемен позаимствовала из капитала мистера Дюшемена пару тысяч фунтов. У семьи Уонноп во владении никогда не было крупных сумм, но Валентайн слышала о тяжбах, касающихся борьбы за имущество между родственниками, и знала, как это неприятно.

Поэтому она либо оставляла все это без комментария, либо высказывалась очень и очень общо; иногда она соглашалась, что эта дружба вредна для Макмастера, и этого вполне хватало. Ибо миссис Дюшемен была совершенно уверена в своей правоте, и мнение Валентайн Уонноп ее ни капли не заботило.

Когда Титженс уехал во Францию, миссис Дюшемен, казалось, на время забыла о существе дела, успокаивая себя мыслями о том, что он, вероятнее всего, не вернется. Он был из таких неуклюжих бойцов, которых зачастую убивали. А поскольку нет никакой долговой расписки или бумаги, миссис Титженс не сможет ничего у них потребовать. И замечательно.

Но через два дня после возвращения Кристофера — именно тогда Валентайн и узнала, что он вернулся! — миссис Дюшемен, нахмурившись, воскликнула:

— Этот олух Титженс вернулся в Англию целым и невредимым. И теперь вся эта проклятая задолженность Винсента… Ах!

Она осеклась так внезапно и резко, что Валентайн это заметила, несмотря на то что в эту секунду у нее перехватило дыхание. Прежде чем она наконец осмыслила услышанную новость, прошло какое-то время, за которое она успела сказать себе: «Как странно. Такое чувство, будто Эдит Этель сейчас замолчала и перестала оскорблять его из-за меня… Будто она обо всем знает!» Но откуда Эдит Этель знать, что она влюблена в мужчину, который только вернулся с войны! Это невозможно! Она и сама едва это признавала. Но потом на нее нахлынула волна спокойствия — он вернулся в Англию. Однажды она его увидит, в этом доме, в зале. Ибо разговоры с Эдит Этель всегда происходили в зале — в той же комнате, где она в последний раз виделась с Титженсом. Комната внезапно показалась ей удивительно прекрасной, и она безропотно осталась в ней в ожидании гостей.

Комната и впрямь была прекрасной — она стала такой за несколько лет. Она была вытянутой и высокой — под стать Титженсу. Большая люстра из резного стекла, взятая из дома священника, тускло поблескивала, свисая по центру комнаты, и свет отражался и преломлялся в выпуклых зеркалах с позолоченными оправами, наверху украшенными фигурками орлов. Множество книг исчезло из комнаты, уступив место зеркалам и картинам Тёрнера в светло-оранжевых и коричневых тонах, тоже взятым из священнического дома. Оттуда же прибыли и огромный пурпурно-голубой ковер, огромная медная жаровня для камина, довесок в виде длинных штор аквамаринового цвета из китайского шелка с рисунками в виде журавлиных клиньев — они закрывали собой три высоких окна — и блестящие чиппендейловские кресла. Посреди всей этой роскоши по-хозяйски расхаживала миссис Макмастер, любезная, элегантная, она то и дело останавливалась, чтобы плавным, красивым движением поправить кроваво-красные розы в серебряных вазах, на ней по-прежнему было платье из темно-синего шелка, на шее поблескивало янтарное ожерелье, темные кудри были уложены на манер Юлии Домны, чья статуя украшает Музей античности в Арле. Миссис Макмастер уже переехала жить к супругу. Сбылись мечты Винсента — даже торты из песочного теста были ровно такими, как он себе представлял, как и чай с дивным ароматом; все это ему доставляли с Принсес-стрит пятничным утром. И если миссис Макмастер и не обладала очаровательным чувством юмора, которым славились многие шотландки, она компенсировала это необычайной понятливостью и нежностью. Поразительно красивая и эффектная женщина: темные волосы, темные прямые брови, прямой нос, темно-синие глаза, изогнутые губы цвета граната и изящный подбородок, точеный, как нос греческого корабля…