Казанова, или Развязка для одной новеллы - [12]

Это предложение настолько почетно со всех сторон, что отложить приезд — значило бы проявить величайшую, даже непростительную неучтивость к моим высоким покровителям. (Погружается в чтение.)

Марколина(аббату). Говорят, эта Анина весьма ученая особа?

Аббат. Несколько лет назад умер ее отец, и с тех пор она живет в семье известного профессора Болонского университета, того самого Морганьи, который возымел похвальное намерение сделать из своей ученицы крупного ученого. Летом она всегда гостит у дяди. Она отказала нескольким претендентам на ее руку, и мы думали, хочет посвятить себя только науке. Но отношения с господином Андреа у нее, кажется, самые серьезные…

Казанова. Они друг друга стоят, философка и офицер. У обоих впереди блестящее будущее. (Раздраженно спрятал письмо в конверт и бросил его в свою сумку. Снял парик и бороду, словно только сейчас вспомнил, что нелепо выглядит в своем маскарадном одеянии. Настроение у него заметно испортилось.) Я хотел бы посмотреть, кто будет следующим любовником Анины? Болонский профессор? Гудар? Почему бы и нет? Или тот молодой слуга, который вчера стоял у ворот и глазел на нас, когда мы подъехали?

Марколина. Шевальер, что с вами? Успокойтесь. Я думаю, вы не откажетесь от плотного завтрака перед дорогой, да и господин аббат, очевидно, проголодался…

Аббат. Может быть, шевалье хочет отдохнуть? Приятнее ехать, когда станет прохладнее…

Казанова. Благодарствую. Только слабоумный мог написать мне такое письмо! Конечно, я уже не так молод и красив, не так ловок и гибок, чтобы совершать побеги из тюрем и ходить по скатам крыш, но я по-прежнему умнее их! О, я еще докажу этим негодяям! Я еще во сто крат сильнее ненавижу это правительство и с гораздо большими основаниями; а еретиком я был всю жизнь! И остаюсь им и сейчас!

Марколина. Не соблаговолит ли уважаемый шевалье приоткрыть нам содержание письма, если, разумеется, не слишком большая дерзость просить об этом. (Аббату.) Возможно, шевалье несколько преувеличивает значимость того, что изложено в послании…

Казанова. Я сам виноват! От скуки и омерзения в последние годы я разыгрывал сам перед собой дурацкую комедию. Мне верить в Бога? Да что это за Бог, если он милостив к молодым и оставляет стариков? Что это за Бог, который превращает богатство в нищету, счастье — в несчастье, радость — в горе?! Бог, который, когда ему заблагорассудится, оборачивается дьяволом!..

Аббат. Шевалье де Сенгаль! Я готов с вами поспорить относительно некоторых воззрений, но прошу в моем присутствии…

Казанова. Не бойтесь, господин аббат. Я не стану хулить Бога, но сомневаться в его существовании — единственное остающееся у нас средство… (Марколине.) Я еду в Венецию, но не стану добиваться никаких милостей от этих господ. Я проберусь в Венецию хитростью, переодетым… о, еще никто не знает, как хитер Казанова… Я изведу всех этих злодеев, или хотя бы одного из них — того, что придумал все эти мерзости!.. Большую часть своих пожиток я оставляю здесь, дорогая Марколина, а когда вернусь, от вас будет зависеть, пожелаете ли вы передать свою гостиницу кому-нибудь другому и последовать за мною как супруга…

Марколина замерла, не веря в услышанное, затем хотела броситься на шею шевалье, но тот уже поднимался по лестнице.

Я позволю себе удалиться, чтобы сейчас же приготовиться к отъезду. Благодарю вас, аббат, за приятное путешествие. Весьма сожалею, что в игре вам сегодня не везло. Карета — не лучшее место для соревнования с судьбой. (Вышел.)

Аббат(вслед). Удачу и женщин не приневолишь!

Пауза. Марколина смотрит туда, куда исчез шевалье, — она еще не поняла, с какой долей серьезности ей надо отнестись к последним словам Казановы.

Не обольщайтесь, синьора. Вся беда нашего дорогого шевалье в том и заключается, что ни к какому делу он не может отнестись серьезно. Если бы в молодые годы у него хватило досуга и терпения, то он, я твердо в этом уверен, не уступал бы теперь лучшим писателям и философам…

Марколина. Женщины!.. Ради них он бросал все… Одна ночь на новом ложе любви всегда казалась ему дороже всех земных почестей и всего загробного блаженства. Я-то уж это знаю… Ах, шевалье… Неужели вы не видите, что вам все труднее удерживать то, что еще иногда удается уцепить?.. Вы прожили свою жизнь, как никто, но теперь…

Аббат. Прошло его время!.. Его литературным трудам и даже его памфлету против Вольтера, на который он возлагает столько надежд, никогда не дождаться широкого признания. Я убежден, в глубине души он сам это понимает, но пытается скрыть от себя. Его власть над людьми — над женщинами и мужчинами — кончилась. Настоящее не принесет ему ничего. Его время прошло, дорогая Марколина, и это, быть может, самая печальная новость нашего века!..

Картина седьмая

Комната Анины и Андреа. Тот же день. В комнате Сантис, Фламиния,

Андреа и Анина.

Из парка доносится шум.

Фламия. Собрались гости.

Андреа. Должно быть, музыканты… Итак, я заканчиваю. Какими словами дамы угощали друг друга и каким действиям подвергали, я умолчу. Важно, что каждая считала свое право на этого «юношу» бесспорным. Разумеется, дамы не могли открыть герою нашей новеллы всей правды и предложить себя на выбор по прихоти, а не по справедливости. Так вот, какова же развязка у этой новеллы? Которой из дам «юнец» действительно принадлежит по праву сердца? Вам, барон, срок дается до конца обеда.