— Двадцать четыре черных раба обогнули галерею, которая должна была привести принца Амгиада к дворцу калифа. Сам принц, закутанный в пурпурную мантию, возлежал на носилках под темно-синим небом, усыпанном звездами, и его взгляд… — вслух читала девочка.
Но на этом месте глаза ее сомкнулись, и она погрузилась в дрему.
Родители с улыбкой переглянулись, Фридолин нагнулся и поцеловал ее светлые волосы. Он захлопнул книгу, лежавшую на еще не убранном после ужина столе. От громкого звука девочка проснулась.
— Девять часов, — сказал он, — время идти спать. Альбертина тоже наклонилась к ребенку, и ее рука коснулась руки Фридолина. Они, обменявшись взглядами, нежно улыбнулись друг другу. Зашла горничная, чтобы увести девочку спать. Та поднялась, послушно подставила родителям губы для поцелуя и покорно последовала за ней. Альбертина и Фридолин остались одни, освещенные красным светом висящей лампы. Они продолжили начатый еще до ужина разговор о вчерашнем бале-маскараде. В нынешнем году это был первый бал, который они решились посетить почти в самом конце карнавальной недели. Фридолин сразу, при входе, столкнулся с двумя девушками в костюмах домино, которые приветствовали его, словно старого друга, будто они давно и с нетерпением его ждали. И хотя они явно были знакомы со всякого рода историями из его жизни времен студенчества и работы в госпитале, Фридолин мог лишь смутно догадываться о том, кто они. Затем последовало многообещающее предложение уединиться в ложе. Однако там девушки тотчас оставили его одного, обещав вернуться как можно скорее и без костюмов. Их отсутствие длилось так долго, что Фридолин, утомленный ожиданием, решил отправиться на первый этаж, надеясь найти там своих ветреных Домино. Впрочем, его напряженные поиски не увенчались успехом, вместо этого он оказался в компании другой особы женского пола — своей жены. Она только что освободилась от общества одного незнакомца, чей высокомерный равнодушно-меланхоличный вид и иностранный, похожий на польский акцент, поначалу пленил ее, однако вскоре впечатление было испорчено внезапно вырвавшейся отвратительно бесцеремонной фразой. Весь оставшийся вечер супруги провели вдвоем. В сущности, они были рады, что ускользнули от банальной, приносящей лишь разочарования карнавальной игры. Они сидели возле буфета среди других влюбленных пар, наслаждаясь шампанским, устрицами и непринужденной болтовней, словно они только что познакомились. Они с удовольствием разыгрывали этот спектакль, где были и галантные комплименты, и кокетливое смущение, обольщение и благосклонность. А затем — головокружительное возвращение по ночной заснеженной Вене домой, где вихрь чувств подхватил их и вознес на такую высоту, на которой были лишь они вдвоем.
Но серое утро наступило слишком скоро. Фридолин должен был с раннего утра быть у постелей больных. Что касается Альбертины, то она, как жена и мать, тоже едва ли могла долго нежиться в постели. И вскоре вчерашняя ночь, ее конец, равно как и ее начало потонули в повседневных будничных заботах. И лишь теперь, когда все дела были закончены, а ребенок уложен спать, и казалось, ничто уже не потревожит их, снова встали перед ними тени вчерашнего бала — меланхоличный незнакомец и красные домино — и каждое незначительное событие было болезненно и чарующе окружено обманчивым светом упущенных возможностей. Супруги обменивались безобидными, но одновременно нетерпеливыми вопросами и лукавыми, двусмысленными ответами. И каждому из них казалось, что другой чего-то недоговаривает, и каждый из них решил слегка отомстить другому. Они преувеличивали привлекательность загадочных знакомцев вчерашнего вечера, высмеивали ревнивые замечания друг друга, и отрицали свои собственные. Однако непринужденная болтовня о пустяковых приключениях прошедшей ночи вскоре переросла в разговор совсем иного рода. Они говорили о скрытых, едва ли осознанных желаниях, которые могут затянуть в свой мутный и темный водоворот даже самую чистую и ясную душу. Лишь в грезах забрасывал их в эту бездну своенравный ветер судьбы, и вряд ли они хотели заглянуть туда вновь. Но мысли и чувства каждого были настолько понятны обоим, что они знали — ветер приключения, свободы и опасности вчера не в первый раз коснулся их своим волнующим дыханием.
Нерешительно, снедаемые любопытством, приближались они к завесе, за которой скрыты тайные переживания такого рода. Альбертина — возможно, она была более нетерпеливой, честной или доброй из них двоих — первой нашла в себе мужество для откровенного признания, которое должно было развеять все нарастающее недоверие и напряжение.
— Это было прошлым летом на море, в Дании. Ты помнишь того молодого человека, который как-то во время ужина сидел неподалеку от нас. Вскоре он получил телеграмму и, поспешно попрощавшись со своими друзьями, вышел? — робко спросила она Фридолина.
Тот кивнул.
— А кто он?
— Я увидела его еще утром, — продолжила Альбертина, — он с желтой дорожной сумкой быстро поднимался вверх по лестнице отеля. Он бросил на меня мимолетный взгляд, но, пройдя еще пару ступеней, остановился и обернулся. Наши взгляды встретились. Он не улыбнулся, мне скорее показалось, что по его лицу пробежала легкая тень, и я, вероятно, испытала нечто похожее, потому что меня охватило волнение. Весь этот день я лежала у моря и мечтала. Тогда мне казалось, что стоило ему лишь позвать меня, и я в ту же минуту пожертвую всем — тобой, ребенком, своим будущим и в тоже время… Я не знаю, поймешь ли ты это чувство… ты был мне дорог как никогда. Этим же вечером, наверно, ты помнишь, мы строили планы, разговаривали о нас, о нашем будущем, о ребенке с такой откровенностью, какой между нами не было уже давно. На закате мы сидели на балконе, ты и я, а он проходил внизу по пляжу. Он даже не взглянул на нас, но я была счастлива, что увидела его. Тогда я нагнулась к тебе и, проведя рукой по волосам, поцеловала. И в моей любви к тебе в тот момент было много какого-то унизительного сочувствия. В тот вечер я была очень красива, ты сам мне это сказал. Я приколола к поясу белую розу. Вероятно, неслучайно этот незнакомец со своим приятелем сели недалеко от нас. Он не смотрел на меня, но я проигрывала в мыслях, как я встану, подойду к его столу и скажу: — Это я, мой любимый, мой долгожданный, я — твоя. Но в этот момент ему принесли телеграмму, он прочитал, побледнел, прошептал что-то обоим офицерам, и, скользнув по мне загадочным взглядом, вышел.
