Казанова - [109]
Казанова-доносчик все пускает в ход, цепляясь за любую причину, за мельчайший предлог, чтобы посылать донесения своим хозяевам и удовлетворять их. Простая история супружеской измены: «запутанная ситуация, могущая иметь серьезные последствия», – считает он своим долгом уточнить, чтобы раздуть из этого важное дело, настолько тема его донесения банальна и безынтересна. Если бы государственным инквизиторам присылали подробные донесения по поводу каждой измены в Венеции, их администрация была бы с головой завалена папками и бумагами, которые заполнили бы все кабинеты во Дворце дожей и Прокуратуре. Простой затор на улице, вызванный компанией, усевшейся в кружок на стульях, – и вот он уже строчит донесение: там якобы находится «центр темных и возмутительнейших слухов», – прибавляет Казанова, стараясь раздуть и это дело, явно совершенно незначительное. В другой раз он передает слова придворного адвоката Алессандро Бальби, который, по его словам, вышел за рамки самой элементарной корректности. Столь малое нарушение, я думаю, совершенно не заинтересовало инквизиторов, расследовавших гораздо более серьезные преступления, грозящие внутренней и внешней безопасности Венецианской республики. В другом его донесении говорится о крайне запутанной истории о ссоре, случившейся между ним самим и швейцаром театра Святого Луки из-за цехина, которому недоставало веса (не хватало 1 грамма) и перешедшей в бурные оскорбления, обращенные к нему неким Бартоло далла Тодеска. Происшествие тем более странное, что на сей раз сам Казанова занимает оборонительную позицию: «Призываю в свидетели всю Венецию, что я никогда не применял насилия к кому бы то ни было. Пусть все члены августейшего суда скажут, получали ли они какие-либо жалобы относительно меня. Несчастный и бедный, я никогда никому не делал зла, только терпел его. Впервые я умоляю Светлейшего государя, чтобы Бартоло далла Тодеска понес наказание: он обругал меня и осыпал унизительными сарказмами; он не принес мне остаток цехина, который я хотел вернуть тому, кто мне его дал, поскольку мне он был уплачен, как полновесный». Грустно глядеть на Казанову: хнычет, умоляет, лицемерит, заискивает. Как он жалок.
Следующее донесение Казановы – бурная моралистская тирада по поводу браков, чересчур легко расторгаемых церковными судами! «Ответственные за этот высший беспорядок и преступное распутство – церковные адвокаты. Порочные деяния сих лиц и постыдное молчание тех, в чьей власти пресекать подобные злоупотребления, но которые, однако, совершенно о сем не заботятся, являются первопричиной этого зла. Если и существует на свете суд, где судьям такого рода платят наличными, то это церковный суд; бесстыдство, с коим они покупают свидетелей, не знает границ: они заставляют их молчать, или отрицать, или опровергать. И тогда – одно из двух: либо мудрое правительство должно решиться и исключить брак из числа таинств, как сделали все протестанские общины, либо Религия не должна более позволять, чтобы таинство подвергалось публичным оскорблениям со стороны верующих, ставших предметом насмешки для развратных людей и жертвой подлых сеятелей раздора». Невозможно поверить!
Казанова также нападает на непристойные речи, звучавшие во время первого бала Святого Бенедикта, когда давали балет некоего Джузеппе Канчиани под названием «Кориолан». Который, по его словам, породил некий дух бунта и вызвал зловещие рассуждения. По правде говоря, доносы Казановы (слишком) хорошо отвечали тревогам венецианских властей. Но он как раз и не сообщал государственным инквизиторам ничего нового. Только повторял то, что они и так знали. Стремясь им понравиться, предупредить их желания, Казанова ни о чем их не оповещал. Более того, пускался в литературные, философские и моральные рассуждения, до которых инквизиторам не было никакого дела: им были нужны факты и только факты, конкретные и увесистые, для подтверждения обвинений. А его теперь шокировал даже вид обнаженного тела!
Ничтожным, вообще-то, шпионом был Джакомо Казанова, так и не раскрывший ничего существенного. Тем не менее из-за этой грязной работы, хоть и оказавшейся малоэффективной, он совершенно опустился, вменив себе в обязанность стать безжалостным цензором любой плохой литературы, нечестивой или безнравственной. «Повинуясь вашему досточтенному распоряжению, скажу в общих чертах, что у всех на руках, а также у книготорговцев, можно найти произведения Вольтера, кощунственные сочинения, среди которых: “Орлеанская девственница”, “Философия истории”, “Святая свеча”, “Философский словарь”, “Энциклопедические опыты”, “Послание к Урании”, “Евангелие разума” и другие. Имеется также ужасная “Ода Приапу” Пирона. Из Руссо есть “Эмиль”, заключающий в себе множество кощунств, и “Новая Элоиза”, утверждающая, что человек не наделен свободным суждением. Есть “Об уме” Гельвеция. Есть “Велизарий” Мармонтеля, “Церковные лавры”, “Тереза философ”, “Нескромные игры”, а из Кребийона-младшего – скандальная история “Буллы унигенитус”, под прикрытием отвратительной и похотливой сказки. Все произведения Буланже нечестивы; нечестивы и стихи Баффо; поэма нечестивой Лукреции была переведена на итальянский аббатом Пастори, бывшим иезуитом, который живет в этом городе, под чистыми веяниями сего милостивого неба. “Важный экзамен” милорда Болингброка, сочинение крайне нечестивое, которое есть сатира на нашу религию, от сотворения мира до последнего вселенского собора, находится у многих на руках. “Военный философ”, “Фрере”, “Развенчание христианства”; все нечестивые сочинения атеиста Ламетри; Лукиан, переведенный на итальянский, “О Мудрости” Шарона, отпечатанное в Венеции, Маккиавелли, Аренито и многие другие, названий не упомню, находятся у всех на руках. Так же и “Церковная история” аббата Флери, с нечестивым предисловием, приписываемым русскому царю, и сочинения аббата Рейналя, осужденное во Франции, распространены повсюду. Последнее издание этого сочинения привез из Вены в Венецию его светлость посол, вернувшийся в Вену, такой же есть у синьора Анджело Цорци. Не говорю уже о нечестивых книгах еретиков и сеятелей атеизма – Спинозы, Диагора и Порфирия, поскольку их можно найти во всех хороших библиотеках».
