Казак Дикун - [3]

По результатам своего обследования запрограммированной территории первое письмо Гулик отправил из Ставрополя 16 мая, затем он же из Георгиевска сделал сообщение на имя Кавказского генерал — губернатора И. В. Гудо- вича. Спустя месяц, уже находясь в карантине на Тамани, он, не скрывая своего настроения, извещал казачий кош:

«Земля от самой Черной Протоки, где Копыл, до написанных в инструкции речек… так способна, что для поселения, хлебопашества, скотоводства, сенокосов, рыбной ловли и прочего лучше быть не можно, да и лесов под Кубанью много, и воды добрые».

Западали те благие вести в сердце и душу восемнадцатилетнего паренька Федора Дикуна, что проживал в одной из многолюдных паланок — Головкивке, представлявшей собой главное средоточие казачества Васюринского куреня. Был Дикун темно — рус, с карими выразительными глазами, выше среднего роста. От покойной матери унаследовал густые, пушистые брови, сходящиеся на переносице, от отца — крепкое, мускулистое строение, быстрый шаг и неравнодушное восприятие всего окружающего.

Федор остался один, без родителей. Его отец одним из первых запорожцев вступил добровольцем в волонтерскую команду Антона Головатого и погиб в бою с турками. А мать умерла от тяжкого горя и переживаний — так она любила своего ненаглядного и дорогого мужа Ивана, лы- царя из лыцарей, весть о кончине которого буквально сразила ее, совсем еще молодую казачку — певунью.

— Остался ты, Федя, круглым сиротой, — сказал ему

куренной атаман Яким Кравченко. — Нет у тебя отца и матери, нет и близких родственников. Теперь тебе их полностью заменит наше казачье товариство. Держись всегда запорожских традиций, вольную волю не забывай и друзей не предавай.

— Спасибо за наказ, — отвечал Дикун. — Справедливостью не поступлюсь.

И вот, наконец, в войско специальный гонец доставил из Санкт — Петербурга письмо Антона Головатого от 16 июля. По распоряжению кошевого послание его ближайшего соратника в правлении зачитывалось вслух:

«Слава всевышнему Богу, — говорилось в нем, — мы от Ея Величества в просьбах войсковых получили все желаемое с хорошим концом».

Ну а далее облеченный высокими полномочиями войсковой судья предлагал подробную инструкцию, в каком месте и в каком порядке встречать его при возвращении в Слободзею. Головатый писал:

«Не упустите о сем оповестить как военных, так и поселян Черноморского войска, дабы они собрались на встречу как можно больше».

И в коше все закрутилось, как по мановению волшебной палочки. Чепега отдал приказы полковникам Письменному и Кордовскому обеспечить прибытие в Слободзею из паланок занаряженного числа казаков и подвод, пригласил на торжество Екатеринославского архиепископа Амвросия, обещал ему для проезда выделить лошадей. А приказом от 11 августа 1792 года обязал всех жителей ближайшего селения Кучурган явиться на церемонию встречи делегации в Слободзею, где предстояло зачитывать грамоту Екатерины II о даровании черноморцам новых земель и вообще со всей подобающей значительностью отметить это выдающееся событие.

Наступило утро 15 августа. Уже в 7 часов в селе Кучурган собрались толпы народа. Вдоль почтового тракта, по обе его стороны, пространство заполняли строевые казачьи части, массы поселян, наслышанных о царской милости и большой дипломатической находчивости войскового судьи.

Как и регулярные войска, с ружьями выстраивалась и команда молодиков, в которую был включен Федор Дикун. Он придирчиво подогнал на себе одежду, до блеска начистил сапоги, на голову водрузил курпейную шапку, сшитую еще при жизни родителей.

Под свежим утренним ветерком на дулах ружей бывалых воинов и молодиков трепетали разноцветные флажки, придавая вытянувшимся до самой слободзейской церкви шеренгам форму живой колышащейся изгороди. Согласно полученной инструкции военнослужащие и молодики запаслись боеприпасами для стрельбы. Стоя локоть к локтю, негромко вели беседу о том, какой знатный салют ожидался.

— Посалютуем сегодня от души, — делился своими мыслями Дикунов одногодок из Головкивки Никифор Че- чик. — По такому случаю и гарматы загремят, будто небесный гром.

И, склонившись к Дикуну, спросил:

— А тебе нравятся такие канонады?

— Почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Федор, тут же добавив: — Это не война, а торжество, от салютов люди не гибнут.

Устремив глаза на окраину Кучурган, Федор толкнул локтем своего разговорчивого друга:

— Давай помолчим. Смотри, к нам всадник приближается.

И верно. Пришпоривая коня, на хорошей рыси, в плотный людской коридор въехал посыльный судьи Головатого, следовавшего со своим кортежем на некотором удалении.

— Едут, едут! — звонким, чистым дискантом оповещал молодой казак мир честной о прибытии миссии черноморцев аж из самого Санкт — Петербурга.

В монументальной позе вблизи церкви застыл кошевой Чепега у покрытого тканым турецким ковром походного стола, в сосредоточенном безмолвии рядом с ним поджидали войскового судью многочисленные старшины, кое‑кто из них держал в руках войсковые и полковые знамена, перначи, трости, а на груди особо отличившихся посверкивали ордена и медали российского и иноземного достоинства.