Казачья доля: воля-неволя - [78]

Глава тридцать девятая

Утром его разбудила Алена Романовна, чем нимало смутила Семена. Он привык сам подниматься рано, но, видимо, дальняя дорога, долгий разговор с атаманом, и пару стаканов первача, которые он с Рябоконем выпил, оказали свое действие.

– Заспался, – сказал он виновато.

– Это ничего, ваше дело молодое.

– Какое ж молодое? Мне скоро двадцать шесть стукнет.

– Это мне скоро пятьдесят стукнет, – тихонько рассмеялась женщина, – а тебе только двадцать шесть исполнится… Савва Порфирьевич уже уехал…

– А как же…

– Тебя Уля сопроводит. Верхами поедете. Атаман разрешил ей Серого взять – поглядим, говорит, какие нынче казаки пошли! Так что, берегись, устроит она тебе гонку…

Семен поспешил к выходу.

– Но позавтракать ты все равно успеешь, – остановила его домоправительница, – садись за стол и поешь, не спеша.

Но от такого известия у него даже аппетит пропал. Как ни вкусны были блины с жирной густой сметаной, а из-за стола выйти он все же поспешил.

Нужно было проведать Щирого, посмотреть, как конь перенес вчерашнюю дорогу, как чувствует себя в чужой конюшне? Он даже мысленно рассердился на хозяина. Какие-такие скачки на усталом коне?

И еще успел подумать: зря он не взял в поездку Лорда – так назвала Люба одного из бывших царских жеребцов. Наверное, это ей строитель посоветовал. Иначе, откуда сестре знать такое слово?

Этот бы полетел, как ветер!.. Но Семен тут же себя укорил: разве он приехал сюда для того, чтобы доказывать взбалмошной девчонке, какой он хороший наездник? А Лорд ему слишком дорого обошелся, чтобы скакать на нем на большие расстояния. Так породистого коня запалить можно.

Ульяна вышла из дома в надетых под юбку шароварах, какие он видел на турецких и горских женщинах, и в мягких чувяках17. Эта будет скакать не в дамском седле, не сидя боком, как женщины-аристократки, а так, как положено наезднику-мужчине.

В седло она не села, взлетела, шагом вывела коня со двора, и тут же сжала ногами его бока, крикнув Семену.

– Догоняй!

Хоть он и был готов к тому, что предстоят скачки, а все же несколько мгновений промедлил. Не думал, что его нежданная соперница окажется такой прыткой.

Поняв это, девушка нарочито придержала коня и лукаво улыбнулась.

– Догонишь, поцелую!

И опять помчалась, как ветер.

«Ладно! – мысленно подхватил вызов Семен. – Ты сама так захотела!»

Но, как бы он ни был в себе уверен, а догнать Ульяну оказалось не очень просто.

Он приник к крупу Щирого, шепнув ему: «Ну давай, дорогой, поднажми!» И Щирый тоже понесся следом за девушкой-наездницей. В голове Семена стучало в такт копытам: «Догоню – поцелует! Догоню – поцелует!»

Так они оба будто стелились по степи, но, видно, Серый оказался конем какой-то особой породы, потому что в скорости ему Щирый явно уступал. В какой-то момент Семен даже перестал подгонять Щирого, понял, что все это зря. Эх, вот бы ему такого коня, как Ульянин! Вот с кем хотелось бы поработать!

Не догнал. Стыдно кому сказать: девчонка его, как говорится, обскакала!

Но потом неожиданно Ульяна остановила коня, поджидая его. Как будто враз скачка ей надоела. Как и ощущение того, что она победила.

Молодые люди долго ехали, едва ли не соприкасаясь крупами лошадей, но Ульяна неожиданно придержала коня, ожидая, пока Семен подъедет. Сама взяла его за шею и, прикоснувшись, опалила горячими губами.

– За то, что ты не подумал сдаваться, а собирался биться до последнего, даже понимая, что победить меня не сможешь. Да и мало кто сможет, имей хоть десяток Георгиев!

Слова девушки показались ему обидными. Военная награда – между прочим, за храбрость! – это тебе не бирюльки. И сказала-то как – Георгии! Понятно, отцовская балованная дочка! Привыкла, что ей все можно. Отец – атаман, вот ей и боятся противоречить.

Такими словами он пытался потушить огонь, загоревшийся у него в сердце. И все же, как она красива! Семен ехал рядом, посматривая на изящный девичий профиль. Небольшой прямой нос с тонкими ноздрями, выбившийся из-под косынки русый локон. Черные занавески ресниц, мягко прикрывающие глаза.

Нельзя ему на нее смотреть, нельзя! И не смотреть нельзя.

Сколько угодно можно твердить себе: просватанная она, просватанная, этим пожар в сердце не потушить! Все равно тебе ее не получить. И зачем его сюда Иван Федорович послал?!

Ульяна тоже притихла, искоса посматривая на него. Так незаметно и подъехали к стану, где располагались в большом количестве конюшни, несколько ближе к дороге стояла хата, в которой, надо думать, сидел сам атаман со своими заместителями и ветеринарами.

Атаман между тем стоял на крыльце и о чем-то разговаривал с небольшого роста худым человечком в фуражке, который, выслушав его, отдал честь, как будто служил в войске.

Савва Порфирьевич спустился навстречу молодым людям.

– Ну, как Серый? – поинтересовался он, потянув коня к себе за поводья и ожидая, пока Ульяна спрыгнет.

– Молодец!

Семен ничего не говорил.

– А ты, казак, чего насупился?

– Так, ничего, – буркнул тот.

– Если вы таких коней разводить задумали, так они уже вот, готовы, хоть сейчас на скачки.

– На скачки? – удивился Семен. – Но мы хотим поставлять лошадей армии.