Казачья доля: воля-неволя - [69]

– Как знала, что ты приедешь! – довольно улыбалась она. – Твоих лошадей уже перевели в левое крыло, а когда строительство закончу, своих заберу.

– У тебя появились свои кони?

– Так Васильковых пригнали, – сообщила Люба, и глаза ее затуманились. Впрочем, туман быстро прошел, едва она взглянула на шедшего по двору Леонида Владимировича. Правда, тут же отвернулась и спросила, как ни в чем не бывало.

– Сём, а как тебе помилование вышло?

И Семен уже в четвертый раз – до того, кроме Ивана, еще отцу с Гришкой и атаману – стал рассказывать сестре о том, как он с будущим императором ловил рыбу, и как потом, уже с каторги, по наущению товарища, отправил ему письмо с просьбой о помиловании.

Ему опять вспомнилась солеварня, руки и ноги, разъеденные солью – теперь Люба лечила его раны. От матери переняла ее знахарство.

Это вовсе не те воспоминания, которым приятно предаваться. И Семен сам заторопил сестру.

– Ну что, пойдем смотреть, как там наши конюшни строятся?

Отчего Семен по приезду сразу не отправился в конюшни? Чего он боялся – что увидит таких же одров, в какой превратился Али или тех скакунов, из-за которых был отправлен на каторгу, чего стал вдруг стыдиться своей мечты?

То есть, недалеко от дома была временная конюшня, где содержались его кони, и куда поставили Али. Бедный «черкес», наконец-то его стали кормить как следует. Даже за ту неделю, что Семен был дома, конь поправился, стал смотреть веселее, и Семен его прогуливал, объезжая владения сестры.

– Когда новые конюшни закончим, эту разберем, – сказала Люба. – Здесь я разобью фруктовый сад, где будут гулять наши гости…

– И наши дети, – подсказал Семен.

Новые конюшни строились дальше от прежней, примерно в полуверсте. Собственно, обе конюшни уже построили, сейчас заканчивали сенник. Строить, конечно, было холодно, не сегодня-завтра пойдет снег, но, чувствовалось, хозяйка торопится. Возле конюшен были намечены колышками: конный двор и две обширные левады15, судя по всему, с хорошей травой…

– Как хорошо! Даже воздух в родных местах особый.

Семен никак не мог им надышаться. Почему он раньше не замечал, ну это, про воздух? Раньше привычно дышал, и все. Не обращая внимания.

По прошествии двух с лишним лет! Почему до него так долго доходит – вдруг понял, что его проступок не стоит долгих месяцев ничтожной жизни, вдали от родных мест, от друзей… Полно, да после того остались ли у него друзья? Он ходил по станице, и все с ним здоровались, некоторые даже в гости приглашали, но что-то мешало ему ощущать себя прежним Семеном Гречко, который на поверку оказался не только хорошим служакой и орденоносцем, но и конокрадом.

– Перестань, Сема, перестань! – затормошила его Люба.

– А что я такого делаю?

– У тебя глаза становятся такие… пустые, что ли. Будто переносишься мыслями далеко-далеко, туда, где нет радости и самой жизни…

– Что поделаешь, прошлое меня никак не отпускает. Но это пройдет. Ты конюшни тоже кирпичные строишь?

– Нет, – рассмеялась сестра, – конюшни лучше саманные. Это мне старые казаки посоветовали. Ты думал, твоя сестрица совсем глупая? Если у меня в чем-то нет своего опыта, это не значит, что я не могу посоветоваться с теми, кто его имеет… Между прочим, Леонид… Владимирович тоже немало говорил с казаками, чтобы понять, что для лошадей лучше.

В тот день Семен со строителем познакомился поближе. Этот человек показался ему приятным в общении. И внушил уважение, несмотря на свою молодость. Как все те знатоки своего дела, с которыми по жизни приходилось общаться.

Он невольно подтвердил рассказ Любы.

– Я ведь раньше никогда конюшни не строил, пришлось из Екатеринодара выписывать пособие специальное, по строительству конюшен… – начал было рассказывать он, и расхохотался. – Признаюсь вам, я вообще прежде ничего не строил. Имею в виду, самостоятельно…

Он испытывающе заглянул в глаза Семену и сказал:

– Отчего-то мне именно вам хочется признаться во всем.

– Признаться… мне?!

– Именно! Любовь Михайловна… Она так хорошо о вас отзывалась.

– И рассказала, что на каторгу я попал именно по причине своих хороших дел?

– А вы к себе не очень добры.

Он внимательно посмотрел в глаза Семену, и тому от взгляда строителя стало неуютно. Но ответил честно.

– Пытаюсь жить так, чтобы больше не поддаваться соблазнам.

Строитель опять расхохотался.

– Дорога в ад вымощена добрыми намерениями… Простите, я не имею права давать вам советы, но все-таки… Отпустите себя!

– Как это?

– Так. Живите, как живется. А то если вы начнете все время смотреть под ноги, вы не увидите звезды.

– Красиво говорите… Я нечаянно перебил вас. Что вы хотели мне сказать?

– Мне это важно… Я хочу, чтобы вы все обо мне знали… ну, когда я приду к вам, как к старшему брату… Люба… Любовь Михайловна не хочет, чтобы я говорил с ее отцом.

– Но у Любы есть крестный!

– И с крестным тоже. Она говорит… Вы можете гордиться своей сестрой! Она, можно сказать, у вас революционерка…

– Революционерка, а это не опасно?

Леонид Владимирович опять заглянул в глаза.

– Вы шутите, правда?

– Шучу… Уж больно издалека вы ко мне подходите!

– Простите, волнуюсь!

– Не бойтесь, я вас не съем. Да и какое право я имею вас судить?