Казачья доля: воля-неволя - [30]

Продавать вино возили особой подводой. Для того и лошадь имелась особая: та, что ни при каких обстоятельствах без приказа бег не ускорит, и будет везти хрупкий товар ровно и неспешно, аккуратно в сено упакованный.

Когда за овсом приезжал барон Шпигель, Зоя Григорьевна не могла не похвастаться своим хозяйством и дала на дорожку выдержанное вино, от которого барон приходил в восхищение.

– Сколько же в нашей области, – говорил он, – по-настоящему талантливых людей. Работящих. Знатоков своего дела. Да если бы нам не мешали мирно трудиться, мы могли бы весь свет обуть-одеть, накормить-напоить…

– И отвезти, куда захочешь, на хороших лошадях! – поддакивал Михаил Андреевич.

Барон смеялся.

– Вот, еще и тех, кто может пошутить и оценить хорошую шутку.

Михаил Андреевич тоже женой гордился. Правда, в глубине души кое-что он ставил ей в вину. Не по-женски упряма, все делает по-своему, детей не захотела рожать много. Сказала, что троих хватит, и как отрезала.

Однако, при том, предложи бы кто Михаилу Гречко поменять свою жену на какую-нибудь местную красавицу, ни за что бы не согласился. И даже не потому, что в церкви с Зоей венчался, а потому, что не представлял себе жизни без нее.

Но все же ворчал.

– Зоя, с твоей легкой руки я уже не казак, а торговец. Может, мне не ездить более в поле, не сеять пшеницу и овес, а засадить все виноградом, закупить побольше бочек да пресс, виноград давить, да устроить винокуренный завод?

– Нет, – качала головой Зоя Григорьевна, – никакого завода я не хочу. И пресса тоже. Виноград руку любит…

– Ага, мою руку! – хмыкал муж, который к тому времени как следует, наловчился давить руками виноград и засыпать его в бочки для брожения.

Неужели жинка так и будет лежать, забыв о том, что уже пора и виноград собирать? Зоя Григорьевна заняла под него пол-огорода, так что картошки едва-едва для себя хватало. Но, в случае чего, купить лишний мешок было гораздо дешевле, чем, к примеру, пару бутылок хорошего вина, так что, как ни крути, а виноград все же по доходности стоял на первом месте.

Короче, мать лежала, отец был в поле, а Люба, оставленная на хозяйстве, воспользовалась моментом, чтобы не только не вызывая ни у кого подозрений уйти из дома, но и встретиться с любимым, поговорить так, чтобы никто не мешал. Она не сомневалась, что он обрадуется. Кому из хлопцев не будет приятно слышать, что девушка готова идти за ним на край света, не боясь ничего, даже бедности.

Люба с помощью Гришки запрягла кобылу Варьку, – брата оставила, убираться в конюшне, потом погрузила на подводу бочонок с вином, но обещала по возвращении брату помочь.

– Ты ж смотри, недолго! – требовательно сказал он. За такое поручение, какое он выполнил, сестрица вполне могла сама управиться в конюшне, а его отпустить на рыбалку.

Немного у Любы времени, да и отец может с поля вернуться.

Она в самом деле собиралась заехать к тетке Оксане Салтыковой, но потом, после того, как поговорит с Митькой.

Люба нарядилась в юбку, однажды надеванную, ситцевую, но сшитую как у городских, и новую кофту. Кофта была до талии, с пришитой пониже косой баской, на груди красные бусы, купленные на ярмарке в прошлом году. Правда, на ногах у нее были чирики, не городские башмаки, но хорошей кожи, потому благополучно служили Любе уже третий год. Она знала, что выглядит в этом наряде достаточно красиво, чтобы не один хлопец при ее виде потерял голову.

Гришка все же похихикал:

– Для кого это ты вырядилась? За медом ехать?!

Люба объяснила ему, что эта одежда у нее не новая, и в ней вполне можно ездить на подводе с бочонком вина.

Неизвестно, как получилось, но Люба приехала на встречу первой, ругая себя за это. Могла бы где-нибудь в тенечке постоять и чуточку опоздать, как делали уважающие себя девушки.

Люба подъезжала к месту встречи, хоронясь и оглядываясь: узнает кто, донесут матери, не век же она будет лежать! А Дмитрий пришел не таясь, да еще свистнул так, что на другом конце станицы, небось, услышали.

– Тише ты! – недовольно сказала ему Люба.

– А мы должны чего-то бояться?

– Мало ли, люди увидят.

– И ничего не скажут! – подхватил Митька. – Мы с Семеном братовья названные, и я его сестре никогда плохого не сделаю.

Такой запев Любе не понравился. Она совсем не так представляла себе эту встречу. При чем здесь их с Семкой братание? По крови-то они не родные. Плохое? Но она не думала ни о чем плохом. Разве любовь – это плохо? Люба взглянула в глаза Дмитрия и вздрогнула. Почему прежде она никогда так глубоко не заглядывала в его глаза? Стеснялась. Думала, и так все понятно. Что там искать, в глазах, кроме любви?

И вот теперь ее ждала погибель. Не потому, что Дмитрий убил бы Любу своей любовью, а потому, что в его глазах не было любви к ней. Не было, и все тут! Холодные у него были глаза. Нет, не совсем уж ледяные, но такие… именно братские, внимательные и равнодушные одновременно.

Митька присел к ней на подводу и потянулся.

– Хорошо сегодня, а? Последние солнечные денечки. Потом как заведет дождь, холодный, моросный… Любашка, а ты чего хотела?..

И, поскольку она от неожиданного неприятного открытия молчала, не в силах говорить, он сам заговорил: