Казачья доля: воля-неволя - [14]

– И как я буду среди них выбирать?

– Как я скажу: ты женишься на старшей.

– А если она мне не понравится?

Он не мог даже представить, что его, в таком возрасте, собираются женить на той, которой он до сего времени и в глаза не видел.

– Что значит, не понравится! – рассердился атаман. – Не ты ли совсем недавно горевал, что за тебя никто замуж не пойдет, а теперь уже стал переборчив, как засидевшаяся невеста? Придется тебе, голубок, поверить своему атаману на слово. Говорю тебе, девка хорошая, вот ты и верь.

Пришлось поверить.

Глава шестая

Петр ни разу не пожалел о том, что доверился атаману, в таком серьезном вопросе, как женитьба. Скорее всего, он так и прожил бы в своей хате бобылем, не решаясь ни к кому посвататься. Но Павлюченко своим решением перевернул всю его жизнь.

Еще не знал той, к кому от его имени пошлют сватов, Бабич уже перестал вовсе прикладываться к горилке, тем более, что прежде он это дело и не очень любил.

Вставал с раннего утра, опрокидывал на себя ведро воды, растирался рушником и приступал к работе. Первым делом, конечно, починил плетень, ругая себя за косорукость. После смерти мамы в доме остался сундук, набитый всевозможными вещами. Вот только не оказалось в нем никаких инструментов, так что пришлось Бабичу идти в общественный хозяйственный магазин, где ему дали пилу и топор. Но плетень все же удалось сделать крепким, даже самому понравилось. Для пробы Петр пару раз на него облокотился, и даже шутки ради изобразил подгулявшего хлопца, который на его плетень со всей дури повис. Чем весьма насмешил своих соседей.

В остальном Петр привык обихаживать себя сам. Конечно, говорили, что пластуны вечно во всяком рванье ходят, но это вовсе не означало, что эта их старенькая, многократно стираная одежда, была грязной. Никогда от него запаха немытого тела не чуяли. Что же Бабич, басурман какой, чтобы не мыться? Если у него до сих пор болела нога, то с руками было все в порядке.

Зато чего было довольно в материнском сундуке, так это всяческих ручных изделий: покрывала на кровать, занавески… Одних холстов штук шесть.

Мысль о женитьбе так Петра захватила, что он даже поехал в городок и там заказал белошвейке, которую порекомендовали ему казачки, чтобы расшила узором выходную рубаху и постельное белье.

Белошвейка очень удивилась – до сих пор такие заказы она получала от женщин, но чтобы к ней пришел мужчина…

– Какой узор предпочитаете? – осторожно поинтересовалась она.

– Какой вам самой нравиться, – пробормотал смущенный заказчик.

Белошвейка была женщиной основательной. Она разложила перед казаком тетрадку, где ее рукой были зарисованы рисунки вышивок.

Петр наугад ткнул пальцем.

– Вот эту!

– А цветом каким: белым или с розовым цветком?

– Белым.

Кажется, он даже покраснел. Почему Петр раньше ничем таким не интересовался? Он догадывался, что бельем обычно занимается жена. А готовит его невеста. Но зачем тогда мать оставила полотно?.. Наверное, эта швея смеется над ним… А что, если его будущая жена из такой бедной семьи, что у нее и полотна нет… Что ж, в первую ночь абы на чем спать? За работу Петр заплатил белошвейке, не торгуясь.

Его приготовления взбудоражили всю Млынку.

Совсем недавно станичники думали, что Бабич не женится, и будет в своей хате тихо стариться, не оставив после себя никакого потомства, но случилось невероятное. Сам атаман сосватал ему невесту из небогатой казачьей семьи, где росло шесть девок!

Старшая из дочерей была девушка красивая, но перестарок. Ей уже исполнилось двадцать шесть лет. Сваты двор Кияшко обходили: в станице было достаточно девушек, которым едва шестнадцать исполнилось.

Трудно сказать, то ли потому, что никак не выходила замуж старшая дочь, то ли судьба так распорядилась, а только сидели сестры Кияшко в безмужье. Не сегодня-завтра, о второй из них сказали бы – перестарок, а там и все бы девушки перестали интересовать женихов.

Отец шестерых дочерей Трофим Кияшко не смог дождаться от жены наследника и поначалу грустил: чего ему так не везет? Но с некоторых пор смирился с этим. Девки его были сильные, справные, кровь с молоком, и если у молодых казаков глаз не было, то, что он мог поделать? Жена переживала, а он как мог ее успокаивал.

– Не журись, будет и на нашей улице праздник.

И вот дождались! Конечно, благодаря атаману, хотя жених был не слишком хорош… Но жена обрадовалась.

– Теперь все у нас пойдет по-другому! – заявила вторая дочь Настя, когда, получив согласие, сваты отбыли восвояси. – Вот увидишь, папка!

Отчего-то Трофим дочери поверил, и даже на будущего зятя взглянул с новым интересом.

В конце концов, Петр тоже был не молод, тридцать шесть ему исполнилось, так что если старшая дочь не возражает, что ж отцу лишать свою дочь счастья?

На задуманную семьей Кияшко скромную свадьбу неожиданно набралась уйма народа. Сам атаман Павлюченко, посовещавшись со старейшинами станицы, выделил денежную помощь инвалиду и герою войны на проведение свадьбы и обзаведение хозяйства. И как бы, между прочим, объезжая в очередной раз станицу, намекнул крепким казакам, что трудно инвалиду одному собрать такой стол, чтобы за ним не стыдно было сидеть.