Казачья доля: воля-неволя - [15]

И пошли к нему казачки, понесли кто сало, кто утку-курицу, и даже гуся. Кто-то сделал холодец, который принес в большом тазу. Соседка Зоя Гречко пришла:

– Петр, я тебе шишек напеку! И бочонок вина с Семой пришлю. Ты же нас пригласишь?

– Конечно, приглашу, Зоя, как ты могла подумать. Просто так много нужно сделать, у меня в голове все смешалось.

– Ничего, мы тебе поможем!

И вся Млынка гуляла целых три дня, пока атаман гулянья не прекратил, объясняя свой запрет тем, что травы перестоят – в станице было время сенокоса. Но еще долго о ней помнили.

И, поскольку всей станицей женили пластуна, то и следили за началом его семейной жизни очень внимательно. Другой край Млынки спрашивал у ближайшего:

– Ну, как там наши молодые?

Ближний край вопрос и не уточнял, какие именно молодые, а солидно ответствовал:

– Живут, что им сделается!

На самом деле, бог над Бабичем сжалился и перестал испытывать его несчастьями. Вышло, что жизнь Петра с Пелагеей сложилась совершенно счастливо. Наверное, потому, что оба уже ничего этакого от своей жизни не ждали, потому и приняли с удивлением и благодарностью неожиданный подарок судьбы.

Как раз в то же время, как молодая семья начала поднимать свое хозяйство, у Зои и Михаила Гречко, соседей Петра и Пелагеи Бабич, родился третий ребенок, и они попросили отставного пластуна быть крестным мальчика.

Вроде, совсем недавно у Петра не то, что детей, вообще близких не осталось, а тут один за другим к его одинокой хате стал подтягиваться народ. Теща, мать Пелагеи, пять ее сестер, которым понравилось, можно сказать, на голом месте украшать хату и заодно присматриваться, учиться, как начинать свое собственное хозяйство.

Настя оказалась права, едва успели отгулять свадьбу старшей дочери, как приехали сваты к другой. И вторую дочь Анастасию жених высмотрел именно на свадьбе ее старшей сестры.

У Трофима Кияшко была только одна жалоба к капризам судьбы: к таким частым свадьбам он просто не готов. Так что, приходилось прикидывать, не сдать ли в аренду землю – в последнее время цена на нее так здорово подросла, что вполне могла прокормить небольшую семью… Или помочь в устройстве очередной свадьбы.

В наследство за старшей дочерью казак Кияшко дал десяток овец, двух свиней, корову и лошадь. Резвую здоровую четырехлетку. Вряд ли за второй дочерью он сможет дать столько же…

Надо же, хоть Кияшко и вынужден был принять нежданного зятя, в первый момент он попытался отговорить дочь.

– Палаша, зачем тебе инвалид?

– Папа, так он же только хромает, – почти повторила шутку атамана старшая дочь. – А во всем остальном – справный казак.

– Так откуда ты знаешь?

– Догадываюсь, – покраснела Палаша.

Она полюбила своего увечного мужа со всем пылом нерастраченной нежности. Тем более что он оказался неожиданно ласковым, шептал по ночам головокружительные слова и даже пел ей песни. Пелегея под его рукой просто расцвела.

Раньше это была не слишком приметная девушка. Будто с начавшей увядать красотой. Теперь все смотрели на нее и удивлялись, почему раньше эту ее красоту, не замечали? Высокого роста – прежде по этой причине Пелагея сутулилась и прятала глаза – теперь она статная пригожая молодица, вот какова была у Петра жинка.

Петр с детворой полюбил возиться. И занимался с казачатами не в шутку, а всерьез. Во всем, что касалось умения прятаться, разгадывать следы, ходить бесшумно, в станице, кажется, ему не было равных. Секрет состоял именно в бывшей службе Петра, в пластунах.

А уж усаживать хлопчиков на Грома и вовсе никакого труда не составляло. Похоже, и коню нравилось, что на старости лет он занимается таким ответственным делом.

И ведь это не все новости, случившиеся с Петром после того, как он женился на Пелагее. Как и положено, через девять месяцев его жена родила мальчика, которого крестили и назвали Иваном в честь станичного атамана, ему эта семья была обязана своим счастьем. Через полтора года родился другой мальчик, его назвали Владимиром. Через два года третий, названный Никитой. Судьба словно сжалилась, наконец, над Трофимом Кияшко, посылая ему одного за другим внуков-мальчишек, которых он не дождался в своем браке.

– Крестный, а что могут пластуны? – спрашивал его на очередном занятии маленький Гришка.

– Всё могут, – не колеблясь, отвечал Бабич.

В запасе у него было столько рассказов о своем боевом прошлом, что ребятишки слушали его с разинутыми ртами, и во всем старались подражать.

Гриша любил его, и по всякому поводу мчался, чтобы «поговорить». В отличие от других взрослых, вечно занятых своими делами, дядька Петро никогда не отмахивался от маленького казачонка. Но главное, что давал ему крестный, была казачья наука. Точнее, не просто казачья, а пластунская наука.

Ведь пластуны, как известно, были казачьей гвардией.

Теперь старшему сыну Петра уже исполнилось шесть лет и четыре с половиной второму – эти двое уже могли понимать, о чем говорит их отец. А младший в это время оставался с матерью, которая носила уже четвертого ребенка.

– Пластуны, потому что пластом лежать умеют, – объяснял детворе Петр, – не час, не два, а надобно – день, и два, и три. Тот, у кого терпения нет, и забудь думать про пластунов!