Каюта - [4]

«Нужно починить часы…»

«Сколько плывешь?..»

«Сколько плывешь?»

«Восемь».

«Километров?»

«Часов».

«А бежишь?»

«Двадцать четыре».

«Часа?»

«Ну да».

«Откуда это?»

«От прошлого».

«Зачем это тебе?»

«Так…»

Шизофреники сразу выявляются…

Шизофреники сразу выявляются.

Два дня не прошло, как привезли молодняк из учебки,

Они, как только лодку увидели,

Так и готово – один есть,

Вскочил на подоконники и говорит: «Что ж я маме скажу?» —

И вниз сиганул,

И схватить не успели.

На подъеме флага выстроились…

На подъеме флага выстроились.

Тишина.

Слышно только, как дождинки капают.

Вокруг все серое до невозможности.

И тут верхний вахтенный говорит:

«Порешить бы вас всех».

А у него в рожке тридцать пуль.

Еле успели автомат вырвать —

Положил бы две шеренги:

Плотно стояли.

Утопленника выловили…

Утопленника выловили —

Он в ледяную воду сам прыгнул.

Механик быстро-быстро

Делал ему

Искусственное дыхание,

Часто-часто

Дышал – рот в рот,

Взмок весь,

Потом веки ему оттянул

И говорит:

«Готов!»

Лейтенант на крейсере рапорт…

Лейтенант на крейсере рапорт

Подал:

«Прошу списать меня на берег.

Укачиваюсь».

Ему рассмеялись в лицо,

А он пошел и повесился.

Мы Ленина любили…

Мы Ленина любили

В начальных классах.

Один только Пашка

Все понимал.

Он в ленинском уголке

Стучал пальцем по картонному мавзолею

И шептал:

«Уль-я-ны-ч, вылезай!»

…Отжимался от пола двести раз…

…Отжимался от пола двести раз.

Но на флоте он совершенно поехал.

И с лодок его списали,

Потому что стал пить.

Он мне все время говорил:

«Меня никто не любит.

Они меня преследуют, следят», – и голос у него срывался,

А я не знал, что ответить,

Как утешить, защитить.

Ему диагноз поставили: «шизофрения, мания преследования»,

Он был, как испуганный ребенок,

Все спрятаться хотел.

Его уволили в запас.

Он уехал к себе и вроде зажил хорошо,

А потом его жена позвонила и сказала:

«Сашу убили…»

А когда под винты затянуло…

А когда под винты затянуло,

Он хотел за ним в воду прыгать,

Его оттащили, навалились и держали,

Потому что вырывался и орал: «Суки!

Он же еще живой!»

Ну и сны снились…

Ну и сны снились

На подводной лодке!

Цветные.

И действующие лица те же, что и в отсеках,

И такие натуральные сны, что проснешься

И не знаешь, было все это

Или не было,

И спросить не у кого.

Вернее, можно было спросить,

Только стеснялся:

Еще подумают, что спятил.

Смотрю, как-то напарник входит

Какой-то не такой,

«Ты чего?» – «Ничего».

А потом оказалось,

Что и ему снится примерно то же самое:

Всякая чертовщина.

Тогда и договорились:

Рассказывать и расспрашивать, чтоб узнать,

Что было во сне, а что – наяву.

Входишь и говоришь:

«Слушай, было такое-то и такое?» —

Если нет – значит, сон…

Их готовили для железа…

Их готовили для железа,

Приучали постепенно,

И они привыкли, вросли,

Оно вошло в их существо,

В плоть, между жилами,

Это видно было по походке

И по разговорам, и потом

Они ругали его на чем свет стоит,

Так ругают соседей

Или дожди,

Они готовы были бежать с него куда угодно,

И там уже предполагалось

Жить, жить…

Но скоро оказалось, что без него они не умеют.

Когда железо сгнило, они умерли.

Все.

«– Раз! Два!..»

– Раз! Два! —

Это мы учимся сдергивать автомат

С плеча по хлопку старшины

До совершеннейшей одури.

– Раз! – и уже передернул затвор,

Потому что страшно ночью:

Когда идешь на пост,

Все кажется, что смотрит кто-то

Из-за спины.

Я даже сейчас чувствую,

Когда за спиной кто-то стоит,

Всегда оборачиваюсь и смотрю человеку в глаза.

А во сне до сих пор сдергиваю с плеча

По хлопку старшины:

– Раз! – и уже готово.

Скажи: «Два!»

– Два! —

Я уже выстрелил.

Я когда-то рыл могилу за 20 минут…

Я когда-то рыл могилу за 20 минут

На скорость —

Так мы спорили.

А мы спорили тогда на все подряд,

На всякую ерунду:

Кто проскачет быстрее на четвереньках

Или сильней проорет —

Потому что были курсантами.

А тут убили офицера —

И нас послали рыть.

А когда долго роешь яму

То ничего в ней скорбного нет,

И поэтому мы смеялись, и шутили,

И кидались друг в друга

Комьями глины,

Только когда привезли гроб и родню

И начались всякие крики,

Мы отошли в сторонку и надолго там замолчали.

«– Встать-сесть! Встать-сесть!..»

– Встать-сесть! Встать-сесть! —

Старшина нас тренирует,

Мы не приняли присяги,

Мы не приняли, но знаем,

Что приказы командира

Или просто размышленья —

Все для нас веленье Родины,

А старшина такой же, как и мы,

Только он попал в училище с флота,

А не просто из школы,

И учимся мы с ним в одном классе,

В том самом, где сейчас мы приседаем,

А в ушах у меня ненависть стучит зелеными молоточками,

А потом, через много лет, он бросится ко мне навстречу:

«Саня!» —

А я никак не могу пожать ему руку,

Потому что в ушах все еще – «Встать-сесть!..»

А на пятьдесят шестые сутки…

А на пятьдесят шестые сутки

В автономке

Начинает казаться,

Что все это происходит не с тобой

И люди все какие-то ненастоящие,

А механизмы

Придуманы кем-то.

А потом дотрагиваешься

До кого-нибудь

Случайно,

Чувствуешь тепло —

И отпускает…

На Новый год…

На Новый год

Лейтенанты собрались у Машкина в общежитии

И пили шампанское, как гусары, из горла,

Сидя на краю открытого окна,

Свесив ноги с четвертого этажа,

А потом решили бутылки бить.

– Об чего?!

– Об унитаз!

– Раз!

Первая же развалила унитаз до основания

В мелкую крошку.

Полгода надоедали соседям:

– Разрешите у вас облегчиться? —

Летом пошли воровать унитаз на стройке: