Кайа #2 - [72]
Дойдя до места, где оставил покойную и спрыгнув в «ливневку», я принялся стаскивать осенние сапожки на меху с убитой мной женщины.
Это был просто какой-то сюрреализм! Никогда в жизни не думал, что мне предстоит заниматься подобным трешем…
Мне опять повезло, что Кайа была еще в процессе роста и что размер ноги погибшей был не самым маленьким. Когда я надел на ноги обувь убитой, то, закинув кеды в чехол к «спальнику», смог относительно комфортно продолжить свой путь.
Было бы, конечно, хорошо оттащить убитую к разрушенной коробке с оборудованием, но я не решился, ибо в любую секунду здесь появятся солдаты, да и полыхнуть может когда угодно.
— Барышня! — меня внезапно окликнули, когда я уже отошел на приличное расстояние.
Я остановился. Обернувшись, увидел спешившего ко мне солдата, с собакой, в то время, как его однополчане бежали к месту катастрофы. Я надеялся, что за всем происходящим на меня не обратят внимание, но увы…
Младший офицер, — я разглядел его знаки различия.
— Вы пассажирка поезда? — задал риторический вопрос офицер, когда нагнал меня, наконец.
Я лишь кивнул ему, и рыдая, показал свою искалеченную руку.
Увидев состояние моей руки, солдат что-то коротко сказал в рацию и от спешившей к поезду группы бойцов отделился один тип, направившийся в нашу сторону.
— Раненая. С поезда. Оставляю ее на тебя. Как закончишь — доложишь и к составам! — приказал обнаруживший меня тип своему сослуживцу, который, судя по всему, был штатным медиком.
— Есть, ваше благородие! — ответил медик, а «его благородие», вместе со своим псом, некой лохматой овчаркой, отвалил в сторону аварии.
— Легко отделалась, барышня! — улыбнувшись, сказал мне, явно успокаивая, занявшийся моей рукой военный медик, — где твои родители?
— Неее знаююю, — ревел я.
— Ясно, — ответил тот, делая инъекцию анестезии, после чего моментально прошла боль в руке, однако голова болела так, что…
— И проглоти вот эти таблетки, — продолжил он, суя мне в здоровую руку несколько таблеток, а затем, флягу — запить.
Пока я глотал выданную фарму, врач расстелил на земле что-то вроде пеленки.
— А теперь сядь, пожалуйста, на коленки и положи руку на пеленку, — приказал он, а после того, как я выполнил требуемое, сказал:
— Отвернись, не смотри сюда!
Я отвернулся.
— Чувствуешь что-нибудь? — спросил он.
— Нет, — ответил я, шмыгая носом.
— Хорошо. Повезло, что рана чистая, — сообщил он, орудуя каким-то хирургическим инструментом и поинтересовался, — сама перевязывала рану?
— Да, — ответил я.
— Молодец! — похвалил медик, а затем вновь приказал. — Подними чуть руку, но не смотри!
Я выполнил требование, а медик облил мою руку некой жидкостью, из-за чего защипало столь люто, что я даже вскрикнул, а после, «попшикал» на рану спреем, антисептик, наверное, и начал делать перевязку.
Закончив, а перевязал мою руку он очень быстро, сказывался, видимо, немалый опыт, спросил, осматривая мою голову:
— Как себя чувствуешь? Больше нигде ничего не болит?
Я отрицательно помотал головой, пропищав, утирая слезы:
— Спасибо!
— Хорошо, — ответил медик и сделав мне напоследок еще одну инъекцию чего-то там, спросил, — как тебя зовут?
— Мила, — заикаясь от слез, ответил я.
— Хорошо, Мила, побудь пока здесь! Никуда не уходи! За тобой скоро придут!
— Ладно, — сказал я, делая вид, что успокаиваюсь, — буду ждать тут!
— Умница, барышня! — улыбнулся мне боец, и побежал к месту катастрофы, делая на ходу доклад по рации.
И я побежал, вернее пошел очень быстрым шагом, рассматривая перевязку, когда «типчик» уже удалился на приличное расстояние.
Мне повезло! Во-первых, оцепление сняли, а солдат отправили на помощь выжившим, а стало быть они не знали истинной сути происходящего, ибо мне что-то подсказывает, что если бы их начальство было заодно с убийцами, то насколько горестно не было смотреть на искореженные останки поездов, солдатам запретили бы покидать свои позиции в оцеплении!
А, во-вторых, я не встретил коллег убийцы! По крайней мере пока…
Когда я уже покидал «узел», сойдя на тропинку рядом с «путем», где освещение было гораздо слабее, от чего стало существенно меньше света и куда больше тьмы, боковым зрением заметил, как что-то случилось…
Огонь! Уверен, что увиденное зрелище я не забуду до самой смерти! Очередной…
Пламя разливалось по округе, будто вышедшая из берегов река! Величественно! Красиво! И страшно!
Я припустился бегом по тропинке! Надо добраться до «сортировочной», как можно скорее!
Через пару минут раздался первый из череды взрывов! Он был столь мощным, что затряслась даже земля! В небо взметнулся столб огня немыслимых размеров, обращая ночь в день! И еще один столь же мощный взрыв!
Дошедшей ударной волной меня кинуло наземь! Еще одна волна! И еще взрывы, всего около дюжины! На сей раз гораздо менее сильные.
Поднявшись на ноги, выпил всю оставшуюся воду и продолжил бежать! Бежать и истерично хохотать! У меня началась истерика.
Интересно, — спросил сам у себя, хохоча во все горло, — если что, Суд, при вынесении вердикта, примет во внимание факт того, что у меня есть справка из дурдома…?
И тут, я внезапно перестал хохотать. Память показала мне лицо военного медика, который обрабатывал и перевязывал мою руку. И у меня защемило в груди. Это было чисто женское чувство…
Эта история о повседневности «нескромного человека», который в определенный период своей жизни впал в тяжелейшую апатию, обернувшуюся для него тяжкими болезнями и как следствие — смертью. Однако, вместо вечного покоя и забвения, он, по воле Вселенной, получил возможность прожить жизнь другого человека. И решил сделать это так, чтобы Вселенная потом сказала: «а ну-ка повтори!» 1. Это «фантастический реализм» (как понимаю это я) и «повседневность», со всем «вытекающим» (для меня, как для автора, написать книгу в стиле «повседневность» так, чтобы она была интересна читателю — это вызов, который я принял). 2. «Остросюжетки» (убийства и то прочее, с чем обычный человек в обычной жизни практически не сталкивается) в этой книге вы не найдете.
Второй том истории о повседневности "нескромного человека", который в определенный период своей жизни впал в тяжелейшую апатию, обернувшуюся для него тяжкими болезнями и как следствие - смертью. Однако, вместо вечного покоя и забвения, он, по воле Вселенной, получил возможность прожить жизнь другого человека. И решил сделать это так, чтобы Вселенная потом сказала: "а ну-ка повтори!" (Аннотация временная) - том Первый.
Человек оканчивал свой земной путь… Человек готовился к забвению… Но, как это часто бывает, у Вселенной, на этот счет, было свое, особое, мнение. Роман повествует о девушке-подростке, из «параллельного» нашему мира, которая оказалась, волею злой судьбы, в центре социальной драмы… И казалось бы, при чем здесь мой бывший соотечественник, «промышленный разведчик», ныне также бывший и просто неплохой мужик, Мазовецкий Дмитрий Николаевич, чья жизнь на «этой» Земле подошла, печально рано, к своему завершению?… p. s.
Четвертый том романа повествует о девушке-подростке Кайе, из параллельного нашему мира, чье тело стало сосудом для души моего бывшего соотечественника, промышленного разведчика, ныне также бывшего и просто неплохого мужика, Мазовецкого Дмитрия Николаевича, чья жизнь на этой Земле подошла, печально рано, к своему завершению…
Мои преподаватели сокрушались по-поводу того, что я не стал делать научную карьеру, думаю они были бы рады узнать, что я лично доказал не только наличие «параллельного мира», но и возможность «реинкарнации». Очень жаль, что все это произошло только после того, как моя душа покинула наш бренный мир.
Третий том романа повествует о девушке-подростке Кайе, из «параллельного» нашему мира, чье тело стало «сосудом» для души моего бывшего соотечественника, «промышленного разведчика», ныне также бывшего и просто неплохого мужика, Мазовецкого Дмитрия Николаевича, чья жизнь на «этой» Земле подошла, печально рано, к своему завершению…
Давно заброшенная и забытая Древними старая законсервированная база на одной из далёких и обследованных ими планет, внезапно посылает сигнал в метрополию. В произведении рассказывается о том, как развивалась и складывалась жизнь аборигенов, после ухода с планеты Древних, посеявших на ней семена разума.
11 февраля 1985 года был убит Талгат Нигматулин, культовый советский киноактер, сыгравший в таких фильмах, как «Пираты XX века» и «Право на выстрел», мастер Каратэ и участник секты, от рук адептов которой он в итоге и скончался. В 2003 году Дима Мишенин предпринял журналистское расследование обстоятельств этой туманной и трагической гибели, окутанной множеством слухов и домыслов. В 2005 году расследование частично было опубликовано в сибирском альтернативном глянце «Мания», а теперь — впервые публикуется полностью.
Софья устраивается на работу в банке, а там шеф - блондин неписанной красоты. И сразу в нее влюбился, просто как вампир в гематогенку! Однако девушка воспитана в строгих моральных принципах, ей бабушка с парнями встречаться не велит, уж тем более с красавцем банкиром, у которого и так налицо гарем из сотрудниц. Но тут случилась беда: лучшую подругу похитили при жутких обстоятельствах. Потом и на Соню тоже напали, увезли непонятно куда: в глухие леса, на базу отдыха и рыболовства. Вокруг - волки воют! А на носу - Новый год!.
Рассказы, которые с 2008 по 2010 г., Александр Чубарьян (также известный как Саша Чубарьян и как Sanych) выкладывал в сети, на своём блоге: sanych74.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Каждый месяц на Arzamas выходила новая глава из книги историка Ильи Венявкина «Чернильница хозяина: советский писатель внутри Большого террора». Книга посвящена Александру Афиногенову — самому популярному советскому драматургу 1930-х годов. Наблюдать за процессом создания исторического нон-фикшена можно было практически в реальном времени. *** Судьба Афиногенова была так тесно вплетена в непостоянную художественную конъюнктуру его времени, что сквозь биографию драматурга можно увидеть трагедию мира, в котором он творил и жил.