Кавказская Одиссея и граф Николаевич - [12]

И СНОВА РУХНУЛА АКАДЕМИЯ (окончательно)

Никита Сергеевич Хрущев считал себя абсолютным авторитетом в трех областях: сельском хозяйстве, изобразительном искусстве (а, заодно, и поэзии), архитектуре и строительстве. Первое закончилось общей кукурузоизацией, отсутствием табака и очередями за хлебом. Второе – разгромом молодых дарований в Манеже и установлением глобального и бесповоротного «соцреализма», а также преданием анафеме Фалька, Жутовского, Неизвестного, разгромом Евтушенко, Вознесенского и иже с ними.

В области архитектуры и строительства эта тенденция привела сначала к «Постановлению об излишествах», в котором удалось расправиться со всеми архитекторами разом, и к новому разгрому Академии.

Бедная Академия строительства и архитектуры, организованная на костях Академии архитектуры в 1956 году, просуществовала недолго, так как она мешала Никите Сергеевичу и его соратникам командовать строительством. Она рухнула в 1964 году, и на сей раз – окончательно.

Слухи об этом поползли заранее. В то время президентом был инженер Бакума Павел Федорович. Архитекторов-академиков, как и всех прочих архитекторов, уличенных во всяческих бедах нашего строительства, отодвинули на второй план. Вице-президентом был Анатолий Владимирович Добровольский. Елизаров Виктор Дмитриевич был освобожденным членом президиума. Неожиданно произошла рокировка – Добровольский и Елизаров поменялись местами. У Елизарова была всего лишь кандидатская степень, у Добровольского – никакой. Былые заслуги архитекторов-практиков Украины в Москве не очень признавали.

Сильные мира сего в архитектуре забеспокоились о своем будущем. Запахло порохом. Была назначена защита сразу двух докторов-соискателей Honoris cause, то есть без всяких диссертаций, по совокупности работ. Защиты эти носили для нас крайне необычный и интригующий характер. Соискателей (Добровольского и Елизарова) на Совете не было. На Ученом совете академии от имени соискателей выступали академики-представители и рассказывали об их деятельности. Сами же соискатели сидели дома, нервничали и с нетерпением смотрели на телефонную трубку – когда же это все кончится. В Киеве все это кончилось полным триумфом, после чего документы уехали в Москву в страшную организацию, именуемую ВАК – Всесоюзная аттестационная комиссия. Но тут уже ничего не могло помочь. В это время рухнула Академия, и чиновники ВАКа этим воспользовались мгновенно.

«Кто такой Добровольский?», – вопрошали они. «Как же, он известнейший архитектор, застроивший половину Киева, весь Крещатик…» «Нет, мы присуждаем ученые степени только за научные работы. Кто такой ваш Добровольский? Такого ученого мы слыхом не слыхивали, и не просите. Отказать». Та же процедура произошла и с Елизаровым.

На обломках Академии были организованы институты, среди которых наиболее крупным стал КиевЗНИИЭП во главе с Елизаровым. Академик Добровольский, блестящий архитектор, автор огромного количества зданий, Крещатика, стал безработным архитектором.

– Я стал простым советским безработным, – с грустью поведал он мне при встрече. – Я, действительный член Академии строительства и архитектуры СССР, действительный член Академии строительства и архитектуры УССР, вице-президент Академии, хожу сейчас и прошу, чтобы меня взяли куда-нибудь на работу хотя бы рядовым архитектором или чертежником. Слава богу, что твой отец, по доброте душевной, предложил мне свое фиктивное место.

Место, действительно, было фиктивным. Отец, будучи членом-корреспондентом Академии, занимал должность заместителя директора Института экспериментального проектирования. При организации КиевЗНИИЭПа объединили два института. У директора оказалось три заместителя вместо одного, и один из них был мой отец. Он ушел в КИСИ, оставив свое фиктивное место Добровольскому.

Впоследствии Анатолий Владимирович Добровольский создал еще много крупных объектов: Бориспольский аэропорт, Дом художника и т. д., стал профессором Киевского художественного института. Он все любил доводить до конца сам. Когда он стал моим оппонентом по диссертации, то пригласил меня к себе домой на Крещатик рядом с Пассажем в 12 часов ночи. Когда я пришел, он сидел, согнувшись над доской, и делал рабочие чертежи столярных изделий для ресторана «Ветряк». Я удивился.

– В какой мастерской разрабатывается этот проект? – спросил я.

– В первой, у Алика Малиновского.

– Так что, у него некому сделать рабочие чертежи столярных изделий?

– Понимаешь, в чем дело: здесь есть такие тонкости, которые я никому не доверяю. Я должен сделать это сам, иначе потом придется переделывать.

В этом был он весь.

Во время последнего крушения Академии в Союзе архитекторов проводился пленум с самобичеванием. На нем выступила архитектор Синицына и обвинила во всем архитектурную критику – специалистов по теории архитектуры. Она вышла с трибуны, подошла к краю сцены, воздела руки и провозгласила:

– Нет у нас еще, товарищи, своих Станиславских!

– Станиславский есть, – раздался крик из зала. – Он сейчас просто в командировке в Днепропетровске. В понедельник вернется.

ВПЕРЕД! В НАУКУ!

В это неспокойное для архитекторов время приятели стали наседать на меня: «Пора, мол, поступать в аспирантуру, пора двигать архитектурную науку вбок, ибо вперед мы не сможем, да и назад не дадут». Ну что ж, аспирантура, так аспирантура. Стаж уже был вполне достаточным. Но куда? Академии уже не было, и я решил попытать счастья в родном КИСИ.