Кавказская Одиссея и граф Николаевич - [10]

– Вы шо, не с Одессы? Сегодня ж воскресенье, и усе граждане едут на толкучку.

Мы не могли пропустить такое зрелище и поползли в этом же ряду. Вскоре мы оказались на пыльной площадке, заполненной машинами, кое-как запарковались и двинулись к бурлящей толпе торгующих, торгующихся и просто любителей потолкаться и потрепаться.

Первым, на кого мы наткнулись, был мрачный субъект с опухшей физиономией, с каким-то зверьком в корзинке и коробкой в руке.

– Что это за зверь, – поинтересовался я.

– Морская свинка. Умнее ее зверя нет. Сейчас вы даете мине рубль и тут же в этом убеждаетесь. Она вам все расскажет за вашу жизнь.

Пришлось дать рубль. Свинка вытащила мне билетик, свернутый в трубочку.

Я развернул его. Текст был напечатан прыгающими буквами и читался плохо, так как, очевидно, печатали много экземпляров на машинке. «Только вашего твердого характера поможет Вам в дальнейшей вашей личной жизни. Вы добьетеся чего Вы хотел в ваших успехах и т. д.». В конце пророчества стояла подпись: «Морская свинка с города-героя Одессы».

Мы двинулись вперед, проявляя твердый характер, который нам был так необходим в нашей дальнейшей личной жизни. Толкучка ломилась от местных и контрабандных товаров. Мы ничего не покупали, но слушали с удовольствием.

– Купите плавки. Чистый хранцузский капрон!

– Знаю я этот капрон. В прошлое воскресенье купил ваш капрон, пошел купаться, вылез из моря – вся посуда голая.

– Та то ж не мои, то, наверное, машкины. А мои хранцузские. Гляди – Париж.

– А чего Париж по-русски?

– Та то ж они специально для Одессы шили.

Пожилая дама пилит мужа:

– У нас дома столько есть, а тут каждый всякую вещь выставляет. Всякую вещь, а у нас всякого полный дом, а мы ничего не торгуем.

Женщина рассматривает клеенчатые салфетки:

– Вот если бы в них были дырочки.

Когда отходят, муж спрашивает:

– А зачем тебе с дырочками?

– Ах, ты не понимаешь. Раз потрогал, нужно показать, что ты сильно интересуешься.

– Зачем ты трогаешь портфель? Зачем оно тебе такое здалось, когда ты можешь и без него жить спокойно!

Шумит толкучка. В руках, на импровизированных прилавках и просто на ящиках кастрюли, соски, шариковые ручки, кофты, сломанные лампы, подержанные туфли, галстуки с пальмами, иконки на картоне, да чего тут только нет. Но мы спешим. Нас ждет наш друг Сережа Гульпа в Кишиневе.

Мы ездили по Белоруссии, мы были на родине Шагала и Малевича. Мы посетили могилу Канта в Калининграде. Мы были в Самарканде и Бухаре и любовались фантастическими мечетями и медрессе. Когда мой приятель поинтересовался, почему эти гигантские сооружения стоят невредимыми, а новые рушатся при землетрясениях, узбекский архитектор, сопровождавший нас, ответил:

– Если зодчий построил здание не совсем устойчивым, ему сейчас максимум могут дать выговор и перевести на другую работу, а 500 лет назад за это рубили голову. Это был хороший стимул.

Мы объехали много старинных русских городов, «Золотое кольцо», смотрели фрески Рублева в Успенском соборе во Владимире. Когда мы въехали в Вологодскую область, то узнали, что такое «вологодская слань». Это когда дорога делается без подготовки, а просто укладывается сплошной накат из бревен и присыпается землей. В местных селах наш автомобиль вызывал удивление и смех. Даже мощные МАЗы в районе Данилова беспомощно сидели в грязи. Ездили только КРАЗы и трактора. Но нас тянула вперед неведомая сила. Нам хотелось увидеть фрески Дионисия, нам хотелось добраться до Соловков. Колея на дороге была уже метровой высоты. Мы остановили КРАЗ и попросили протянуть нашу машину до ближайшего села.

– А трос у вас есть? – спросил шофер.

– Есть, – дружно ответили мы. – Вылезай, поможешь подцепить.

Через пять минут мы поняли, что последнее предложение мы сделали напрасно. Вылезть-то он вылез, но засунуть его обратно в кабину было почти невозможно. В этой зоне был сухой закон, но трезвых мы не видели ни разу. Наконец мы его засунули, он поехал, и тут же заснул. Высокая колея гарантировала ему правильный рейс. На наши гудки он не реагировал. Когда мы приехали в село и осмотрели нашу машину, оказалось, что она снизу гладкая, как проглаженная утюгом. Глушителя как и не было. Она ревела как танк. Машину пришлось оставить в Петрозаводске под присмотром первой попавшейся бабушки. Дальше не было даже слани. До Кеми добирались мурманским поездом. Название Кемь сохранилось до сих пор, хотя все знали его происхождение. Когда Петру давали бумагу на воровство нерадивого воеводы, он писал: «Сослать к… матери». Потом он сократил эту резолюцию: «Сослать кем». Из Кеми пароход «Лермонтов» отвез нас до Соловков. В Соловках мы писали этюды в 4 часа ночи. Было светло, как днем.

А нас все тянуло и тянуло вперед. До Кирилло-Белозерского монастыря мы тоже добрались по слани и полюбовались-таки на фрески Дионисия.

В Кириллове на всех столбах жизнерадостные обьявления «Не влезай – убьет!» Мы рисковать не стали и на столбы не полезли. Мы смиренно полюбовались великолепными фресками Дионисия и двинулись дальше.

Возле Печорского монастыря мы поставили палатку, так что утром я мог рисовать удивительные композиции башен и стен, то тонущих в овраге, то вздымающихся ввысь.