Кавалеры Виртути - [46]

Сухарский закрыл за собой дверь. В узком помещении радиоузла аккорды гудели, как залпы. Майор стоял неподвижно и слушал. Звуки наплывали на него лавиной. Когда умолк последний аккорд, Сухарский постоял еще некоторое время, прислонившись к стене. Голос обратившегося к нему сержанта Расиньского показался ему каким-то чужим и далеким.

— Пан президент закончил свое выступление минуту назад.

Радиотелеграфист держал пальцы на ручках приемника. Из динамика на предельной громкости раздались позывные варшавской радиовещательной станции: прозвучали первые аккорды «Варшавянки».

— Убавьте громкость, Расиньский, — сказал капитан Домбровский, стоявший позади кресла радиотелеграфиста. — Сейчас будут повторять передачу.

Майор снял каску и положил ее на свободное кресло.

— О чем говорил президент?

Домбровский, только что закуривший новую папиросу, выпустил изо рта сизоватое облако дыма.

— Президент сообщил, что наша страна подверглась нападению и что мы будем бороться до победы.

— Только и всего?

— Да. Выступление было очень кратким. А перед этим передавались сообщения по-польски и на двух иностранных языках. Из них я узнал, что немцы вторглись на нашу территорию вдоль всей границы.

В динамике снова зазвучал этюд Шопена. Каждая его нота, каждый аккорд, казалось, распирали тесный ящик приемника.

— Значит, началось, — задумчиво произнес майор.

Домбровский выпрямился. Голова его едва не касалась низкого потолка радиоузла. От света настольной лампы на стену падала огромная тень от его фигуры.

— Надеюсь, у тебя уже не осталось прежних сомнений?

— Нет, Францишек, — отрицательно покачал головой Сухарский. — Сдается мне, что Европа дождалась новой войны.

Информационное сообщение повторяли снова. Все, кто присутствовал в помещении радиоузла, слышали хорошо знакомый им голос диктора варшавской радиостанции, голос профессионально спокойный, четко и выразительно читавший текст, за каждым словом которого пылали первые польские села, рушились первые дома, падали первые убитые. Этот голос сообщал всему миру, что в это утро первого сентября совершено преступление, что немецкие дивизии без объявления войны начали боевые действия, перейдя на многих участках границу Польши.

В сообщении упоминались первые населенные пункты и районы, занятые гитлеровскими войсками. Расиньский внимательно следил за слышимостью, боясь пропустить хотя бы слово. Когда в Варшаве начали повторять сообщение по-французски, он сказал:

— До этого я слушал Гданьск. Гауляйтер Форстер объявил о присоединении города к Германии.

По знаку Сухарского радиотелеграфист переключился на другую волну и несколькими движениями пальцев настроил приемник на гданьскую радиостанцию. В динамике победно загремели гитлеровские марши, забили барабаны, завыли фанфары.

Майор не поверил своим ушам. Наклонившись над столом, он словно пытался лучше расслышать металлический рев труб. Лицо его окаменело, лишь на скулах бегали желваки.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сурово, почти не разжимая губ, сказал Сухарский, а потом, выпрямившись, уже спокойнее добавил: — Поспешили вы, пан Форстер, поспешили с таким заявлением.

Широкая тень капитана колыхнулась на стене, качнулась вверх и вниз. Домбровский удивленно смотрел на своего командира. Потом вынул пачку папирос и предложил майору:

— Закуришь?

— Давай!

Теплый огонек пламени, загоревшийся на конце спички, казалось, согрел и расправил глубокие морщины на лице и в уголках рта майора. Молча затягиваясь дымом, он прислушивался к звукам динамика. Там все еще гремели барабаны, ревели трубы, завывали фанфары.

— Расиньский, выключите все это к чертям собачьим! — не выдержал капитан. — Дайте снова Варшаву.

Несколько поворотов ручки настройки — и из приемника снова послышался этюд Шопена. После грубого и шумного галдежа гданьской радиостанции звучание варшавского фортепьяно казалось еще более проникновенным и трагичным.

— Уже целый час наши дают эту музыку. Слушаешь, и дрожь пробирает, — заметил Расиньский.

Майор, сидевший на скамейке у стены, взглянул на радиотелеграфиста.

— Это почему же?

— Потому что… — Сержант заколебался, как бы затрудняясь точно определить свои ощущения. — Есть в этой музыке что-то такое, что-то такое… — И вдруг, повернувшись всем корпусом к майору, неожиданно спросил: — Прошу, пан майор, скажите… выиграем мы эту войну?

Расиньский испытующе следил за выражением лица коменданта. Сухарский выдержал этот взгляд:

— Выиграем. Должны выиграть.

Дверь в радиорубку открылась, на пороге появился стрелок Окрашевский.

— Пан майор, — доложил он, — принесли поручника Пайонка.

8

Немецкий военный корреспондент Фриц О. Буш писал в те дни:

«Залпы из всех бортовых орудий линкора гремят один за другим. Начинается такой сильный огонь, которого корабль не вел даже в дни своей славы, в битве в Скагерраке… Со стуком катятся по палубе пустые медные гильзы, и горы их все растут и растут, по палубе стелется пороховой дым, густые облака его заволакивают боевые казематы, из раскаленных стволов орудий уносятся в сторону Вестерплятте снаряд за снарядом… Обстрел длится уже больше часа… Когда наконец артиллерийская канонада умолкает, красная крепостная стена Вестерплятте оказывается разрушенной почти по всей своей длине… Штурмовой десантный отряд корабля, подкрепленный взводом гданьского хаймвера, снова ринулся в атаку. Снова стучат выстрелы из винтовок, автоматов и пулеметов, рвутся ручные гранаты».