Кавалеры Виртути - [45]

— Огонь!

Снова взрыв, дым — и черная брешь в стене здания; не пропал зря ни один снаряд, хотя команды капрала следовали одна за другой. Грабовский выкрикивал их все более хриплым голосом. Капрала охватила лихорадка боя. Ему казалось, что канониры двигаются слишком медленно, долго копошатся с наводкой пушки, подачей снарядов и открытием огня. Поэтому он все время подстегивал их командами, но артиллеристы не отставали от заданного темпа, хотя давно обливались потом и чуть не теряли сознание от непрерывного грохота и едкого запаха пороховых газов.

Пулеметные гнезда неприятеля замолкали теперь одно за другим. Грабовский работал методично, указывая наводчику окно за окном, дом за домом, а Клыс мгновенно откликался:

— Вижу, Генек. — И после недолгой манипуляции с приборами докладывал: — Готово!

Хотя «Шлезвиг» продолжал обстрел и на территории Вестерплятте по-прежнему рвались тяжелые снаряды, сея вокруг смерть и разрушения, артиллеристы капрала Грабовского уже не видели и не слышали всего этого. Они целиком были поглощены своим делом, они сами вели бой, сами наносили, удар за ударом, громили неприятельские пулеметные гнезда и видели, как рушатся от их снарядов кирпичные стены зданий Нового Порта.

Грабовский вел счет каждому выпущенному снаряду. И подносчик Филипковский мог даже не докладывать капралу, что опорожнен уже восьмой ящик с боеприпасами. Грабовский сам прекрасно знал, что сделано двадцать четыре выстрела и что лишь один, самый первый, снаряд прошел мимо цели. «Дали бы мне сюда батарею из трех, в крайнем случае из двух, хороших орудий взамен этой маломощной пушчонки, так на той стороне канала не стрелял бы уже ни один пулемет», — подумал он. Потом взглянул на высокие, освещенные солнцем башни «Шлезвига» и вдруг скомандовал:

— По линкору! Прицел восемьсот. Бронебойным!

— Готово!

— От орудия! Огонь!

7

Время 6.50—7.30

Поручник Гродецкий ни на секунду не отрывал бинокля от глаз. Через сильно увеличивающие линзы он отчетливо видел попадание каждого снаряда. Не скрывая восхищения безупречной работой артиллеристов капрала Грабовского, он сказал Сухарскому:

— Это настоящие мастера, пан майор!

Оба офицера несколько минут назад поднялись на наблюдательный пункт, расположенный на втором этаже боковой пристройки здания казарм. Под их ногами хрустели осколки стекла. Сухарский внимательно осматривал во всех направлениях территорию полуострова, особенно подолгу вглядываясь в места расположения постов и вартовен. Наконец опустил бинокль.

— Мастера-то мастера, да вот боеприпасы не берегут, — ответил майор Гродецкому своим обычным, чуть глуховатым голосом. — Пошлите кого-нибудь к ним, пусть напомнит об этом Грабовскому. При таком темпе стрельбы можно за несколько часов израсходовать все снаряды. Гродецкий перестал вести наблюдение и быстро повернулся к командиру:

— Пан майор считает, что это продлится так долго?

— Что продлится? Наша оборона?

Поручник отрицательно покачал головой:

— Нет, я думаю о вступлении в Гданьск. Если генерал Скварчиньский уже ударил…

— То даже в этом случае он будет здесь не раньше, чем через несколько часов, — прервал поручника Сухарский. — Вот на это время и должно хватить боеприпасов. Кого вы думаете послать к артиллеристам?

— С вашего позволения, пан майор, хочу пойти сам.

— Хорошо, идите. Поблагодарите их от моего имени за отличную службу. — Сухарский слегка кивнул поручнику, как бы разрешая ему идти, а когда тот был уже в дверях, добавил: — Прикажите Грабовскому сменить позицию. Их наверняка уже засекли на линкоре.

Майор остался один. На расстоянии, не превышавшем и пятисот метров, в лесу рвались тяжелые артиллерийские снаряды врага. А совсем невдалеке от него, с правой стороны от казарм, ответный огонь по немцам упорно и методично вела лишь одинокая семидесятипятимиллиметровка капрала Грабовского. Сухарский перестал уже наблюдать за результатами ее огня и не прислушивался к канонаде. Он напряженно глядел вдаль, туда, где широко раскинулся город, на верхушках стрельчатых шпилей которого солнце зажгло золотой блеск.

Легкая утренняя дымка уже рассеялась, и в чистом, прозрачном воздухе хорошо просматривались темно-красные крыши домов, выстроившихся ровными шеренгами вдоль улиц. Майор долго смотрел на сильно возвышающийся лад остальными зданиями города большой массив кафедрального собора, на его игольчатые шпили. Потом наконец отвернулся от окна и, тяжело ступая, направился к двери. Под подошвами его сапог хрустело битое стекло. Второй этаж был пуст, и только на половине лестницы комендант Вестерплятте увидел поспешно взбегавшего по ступенькам солдата.

— Пан майор, — тяжело дыша, начал докладывать тот, — обращение пана президента.

В первый момент Сухарский не мог сообразить, о чем толкует солдат, и потому переспросил:

— Что такое? Какое обращение?

— Пан президент выступает по радио. Капитан Домбровский велел скорее звать вас к радиостанции.

Солдат был не в силах совладать с волнением. Он хотел сказать еще что-то, но Сухарский не стал слушать. Перепрыгивая через две ступеньки, он сбежал по лестнице вниз. Коротким и резким рывком распахнул дверь радиорубки. Из динамика лилась мелодия Шопена. Далекое фортепьяно било тревогу, звало, умоляло, бросало приказы. Звуки одного этого инструмента заменили целый оркестр: били барабаны и литавры, гремели трубы, призывно звучали фанфары.