Кавалеры Виртути - [11]

Шамлевский злился еще из-за того, что уже несколько недель собирался посмотреть сенсационный английский фильм «Признание шпиона» о деятельности немецкой разведки. Однако капрал утешал себя мыслью, что этот фильм не скоро сойдет с экранов и он успеет его посмотреть, когда все кончится. Шамлевский был уверен, что если дойдет до сведения счетов в Гданьске или даже до войны с Германией, то это дело не затянется. На то, чтобы навести порядок в Вольном городе, он отводил два-три дня. А с Германской империей в случае чего можно будет покончить за несколько недель. Так считал капрал. И он отнюдь не был одинок в подобных рассуждениях.

У входа в порт показались очертания маленького пузатого буксира. Суденышко дало короткий гудок, проплывая мимо здания портового управления, и подошло к деревянному помосту пристани Вестерплятте. Двое полицейских в зеленой форме тотчас вышли из сторожки и принялись внимательно приглядываться к подымавшимся на палубу солдатам. У обоих полицейских были коротко подстриженные усики, и кто-то из матросов пошутил, указывая на них:

— У вас тут, в Гданьске, больше Гитлеров, чем в Берлине. Стоило бы хоть одного показать в Гдыне.

— Можно было бы выставить его на сквере Костюшко для обозрения, — подхватил второй и громко рассмеялся. — И откуда только немцы берут их?

— У них наверняка есть для этого дела маленькая фабричонка! — выкрикнул механик, высовываясь до пояса из люка машинного отделения.

Команда буксира состояла из молодых, загорелых, веселых парней, каких обычно подбирали для службы в военно-морском флоте. Однако не о них сейчас пойдет речь. На палубу буксира поднялась группа переодетых в военную форму вольнонаемных сотрудников Интендантства, и среди них артиллерист старший сержант[8] Леонард Пётровский и хорунжий Ян Грычман. Судя по всему, их раздражала беззаботная болтовня моряков. И не потому, что матросы смеялись над принятой у гданьских полицейских модой на усики а ля фюрер. Просто Грычману и Пётровскому было не до шуток. Майор Сухарский уже оповестил о предполагаемом визите немецкого линкора, и у них не было сомнений относительно подлинной цели этого визита. Оба были уверены, что вскоре начнется война. А поскольку они уже участвовали в одной войне, то хорошо понимали, чем это пахнет. Пётровский прошел самые тяжелые бои на Сомме и под Верденом. Он знал, что представляет собой тяжелая немецкая артиллерия, и, как только майор рассказал ему о «Шлезвиг-Гольштейне», Пётровский сразу понял, что против его орудий оборона Интендантства мало чего стоит. Девятый год служил он на Вестерплятте, знал каждый квадратный дюйм земли на полуострове, присутствовал при постройке постов и казарм, через его руки проходило буквально все оружие. Поэтому он имел полное представление о том, чем будет располагать гарнизон и что он сможет противопоставить артиллерии немецкого линкора. Пётровский, очевидно, не раз производил такие подсчеты. Даже в ту минуту, когда он стоял на палубе буксира и смотрел, как работают матросы, он наверняка мысленно перетряхивал все свои склады и прикидывал, окажется ли в состоянии сделать хотя бы один выстрел старая семидесятипятка, которую перевезли на Вестерплятте в разобранном виде. Собирали ее прямо на полуострове, а вот испробовать в деле так и не смогли. Мне кажется, Пётровский был задумчив еще и потому, что никак не мог отогнать от себя некоторые сравнения. Когда он приехал на Вестерплятте, мог каждый день после службы выходить в город, подобно остальным подофицерам, и даже снял себе квартиру в Новом Порту. В Гданьске царил тогда мир, не было никаких столкновений с местными немцами, а Интендантство, кроме окружавшей его кирпичной крепостной стены, не имело никаких других укреплений. Тогда существовало только три обычных сторожевых поста, солдаты каждое воскресенье получали увольнительную, могли свободно расхаживать где им хотелось. Только два года спустя служба стала более строгой. А когда гитлеровские штурмовые отряды начали появляться на улицах и устраивать провокационные демонстрации, гарнизон Вестерплятте все чаще стали поднимать по тревоге. В тот период Пётровский ликвидировал свою квартиру и переселился в казармы, чтобы в случае необходимости всегда быть на месте. И вот теперь он стоял на палубе буксира с чемоданчиком в руке; в Гдыне он переоденется в штатское и вернется обратно поездом, вроде бы украдкой, хотя и считается, что Гданьск — Вольный город.

Мысленно он убеждал себя, что ему давно пора привыкнуть ко многим вещам, а сделать это никак не удавалось: такой уж у него характер! Леонард Пётровский мрачно стоял у релинга и, когда буксир причалил к набережной Гдыни, не согласился даже пойти на кружку пива в кабачок на Свентояньской. С пристани он поехал в Орлово навестить семью, а пиво выпил только вечером, в Гданьске.

У меня есть несколько фотографий старшего сержанта Пётровского, и на всех он — в форме. Высокий сухощавый подофицер с несколькими медалями на груди заснят на них в довольно натянутой, выбранной по вкусу фотографа позе.

Одетый теперь в обычный костюм, немало изменивший его внешность по сравнению с фотографией, Пётровский одиноко сидел в августовский день 1939 года в ресторане Шмельтера за маленьким столиком у стены, медленно потягивал из кружки золотистую жидкость и казался совершенно безучастным к тому, что творилось вокруг. Он больше походил на любителя выпить, одного из множества бесцветных посетителей, которые регулярно навещали кабачок Шмельтера, чтобы осушить пару кружек пива.