Бедный доктор Гудмен! Моя лихорадочная исповедь потрясла его до глубины души. Он не мог понять ее, как я не мог понять страшную исповедь отца. Все, что ему оставалось, это продолжать логические рассуждения до абсурдного конца.
— Но почему вы пытались убить президента? — спросил он.
— Я не пытался. Я стрелял в адъютанта, чтобы защитить себя.
Доктор Гудмен еще больше расстроился.
— Ваши адвокаты знают о том, что вы мне рассказали? — настаивал он.
— Нет, знаете только вы.
— Вы хотите сказать, что вас отдают под суд за то, чего вы не совершали, а не за то, что совершили?
На это я ничего не ответил. Мы серьезно смотрели друг на друга. Он дрожал, когда встал со стула, и качал головой в печальном недоумении. Я больше не видел в его лице трагического лица моего отца. Мне не надо было спрашивать о его решении относительно мое-то душевного здоровья. Бедный доктор Гудмен!
Мой процесс продолжался три дня.
Адвокаты, несмотря на протест, сделали официальное заявление о моей невиновности на том основании, что в момент совершения преступления я был якобы в помраченном состоянии и не мог отличить добро от зла.
Два охранника и адъютант с рукой на перевязи показали, что я целился в президента, а адъютант прыгнул, чтобы его загородить, и был ранен.
В доказательство был представлен телевизионный фильм, показывающий момент, когда я выстрелил из пистолета.
Обвинение приготовилось вызвать еще многих свидетелей для подтверждения показаний охранников и адъютанта, но защита сочла ненужным заслушивать показания других очевидцев, чтобы сберечь время суда.
Доктор Уайли засвидетельствовал, что, по его мнению, я был психически здоров и способен отличить добро от зла в момент выстрела. Под перекрестным допросом он признал, что не знает, почему я пытался убить президента.
Доктор Гудмен, единственный свидетель защиты, показал, что во время преступного действия я был невменяем и не мог отличить добро от зла. Под перекрестным допросом он заявил, что понимает, почему я хотел убить президента, но не может подкрепить свое суждение фактами. Я видел, как во время дачи показаний он нервно сжимал и разжимал руки. Бедный доктор Гудмен!
Мои адвокаты возражали против дачи мною свидетельских показаний. Я не протестовал.
Никто не вызвал для дачи показаний президента.
В своем напутствии присяжным судья сказал, что противоречивые показания психиатров основаны на мнениях, а не на фактах, и рекомендовал не принимать их во внимание при вынесении вердикта.
После часового обсуждения присяжные признали подсудимого «виновным в попытке убийства президента Соединенных Штатов».
Мои адвокаты сразу попросили о снисхождении, учитывая год боевой службы во Вьетнаме и награждение орденом Почета за доблесть «при защите народа и принципов страны».
Теперь я ожидаю приговора суда.
Сначала я беспокоился о том, каким будет приговор. А теперь меня ничто не волнует.
Какое это, в сущности, имеет значение?
Нью-Йорк. Сентябрь 1971 — октябрь 1972
