Кавалер ордена Почета - [41]

— Никогда об этом не думал.

— А ты подумай. Не скажу, что моего старика cразу хватит удар. Он крепкий старикан. Но мать — другое дело. Не хочу, чтобы она увидела меня таким. Так ей будет легче.

— Да, незачем ей лишние страдания.

— И я так считаю. Сказки, как твое ухо? — Он поглядел на меня. — Почти ничего не заметно, если не приглядываться. Здорово его устроили.

— Все в порядке. Я даже не знаю, там ли оно, пока не потрогаю.

— Выглядело оно паршиво, когда я сначала увидел кровь. Тебе здорово повезло. Еще пара дюймов, и мы отправили бы тебя домой тоже.

— В запечатанном ящике? — Сержант рассмеялся:

— Ты такой спокойный, Гласс. Молодец! Как насчет пожевать, дружище? Ведь мы опоздали на завтрак.

— Пошли.

— Ненавижу эти ночные патрули. Ни еды, ни травки, а если что случится, как сегодня утром, остаешься без завтрака. Жаль терять яйца и бекон. Это единственная приличная еда за весь день.

— И я так считаю.

Мы вышли из палатки и направились в столовую. Я не думал о предстоящем разговоре с лейтенантом — это меня не тревожило. На этот раз у меня не было жалоб. Теперь я был выше этого. Я больше не выступал против системы, и, как ни странно, был доволен. Может быть, на мое самосознание оказали какое-то влияние мрачные рассказы сержанта. Его навязчивый интерес к отвратительным подробностям смерти подействовал на мое отношение к ней. Я осознал, что меня мало тревожит вопрос о собственной смерти, потому что некому обо мне заботиться, некому меня оплакивать. Если меня отправят домой в запечатанном гробу, никто в приюте не подумает снять крышку, чтобы убедиться, что это в самом деле я.

И даже теперь, когда я пишу эти строки, меня не волнует вопрос о смерти. Суд может лишить меня жизни за то, что я совершил. Пусть будет так. Но он никогда не узнает, что у меня в голове. Об этом судить только вам.

Лейтенант неподвижно сидел на стуле и нервно вертел в руках карандаш. На этот раз я чувствовал себя свободно. Он перешел прямо к делу.

— Сержант рассказал мне, что случилось, Гласс. Но для доклада мне нужны подробности. Мы обязаны сообщить семье все, что известно о смерти Хэммера.

— Я понимаю, сэр.

— Расскажите мне точно, что произошло после того, как вы наметили вьетконговцев.

— Слушаюсь.

Я спокойно, подробнее, чем сержанту, рассказал ему о наших действиях. Во время моего рассказа лейтенант чертил какой-то план и делал заметки в блокноте, а когда я кончил, приступил к допросу:

— Я одного не понимаю, Гласс. Если вы и Хэммер находились в ста метрах друг от друга, когда взяли гуков под перекрестный огонь, почему вы соединились, прежде чем пойти за ними в поле? Почему вы не шли, держа их под перекрестным огнем?

Я пожал плечами:

— Когда Хэммер показался и дал мне знак подойти к нему, я решил, что он точно знает, что пригвоздил гуков. Во всяком случае, он так сказал, когда я подошел к нему.

— А вы тоже думали, что они убиты?

— Я не был уверен. Как я сказал, когда Хэммер открыл огонь, гук, в которого я прицелился, упал, как только я выстрелил. Я не знал, попал ли в него Хэммер, или я, или он просто бросился на землю. Ведь вы знаете, как быстро это происходит.

— Но Хэммер был уверен?

— Так он сказал.

— Он был превосходным стрелком.

— Да.

— Если он был уверен, что гуки убиты, зачем вы пошли в поле?

— Хэммер хотел взять их автоматы.

— А на каком расстоянии вы были друг от друга, когда пошли в поле?

— Три-четыре метра.

— Вы шли параллельно?

— Нет. Хэммер шел первым. Я шел немного позади и правее.

— Так? — Он нарисовал на листке блокнота два кружка и подвинул его мне через стол.

— Примерно так, — сказал я.

— И что произошло потом?

— Я говорил вам, сэр.

— Повторите еще раз.

— Гук открыл огонь и попал в нас.

— В нас?

— Он прошил Хэммеру живот и задел мне ухо, прежде, чем я его убил. — Я потрогал кончик уха.

— Да, я только что получил медицинское заключение. Это просто поверхностная рана. Вам действительно повезло, Гласс. Хэммер подрывается на собственных гранатах, а вы отделываетесь пустяком. Трудно поверить. — Он пристально посмотрел мне в лицо, и его глаза сузились. — Я говорю с вами откровенно, Гласс. Не могу себе представить, чтобы Хэммер стал так рисковать. Он должен был быть абсолютно уверен, что гуки убиты.

— Он меня убедил. Я не хотел идти в поле.

— Да. Вы взяли их автоматы?

— Нет, сэр. Я поскорее смотался.

— Откуда же вы знаете, что убили этого гука?

— Он больше не стрелял. После того как я выпустил по нему очередь, стало страшно тихо. Я знаю, что убил его.

— Я послал за Хэммером вертолет. Медики должны тщательно его обследовать, прежде чем отправят тело.

Было ясно, на что он намекает, и я чувствовал сильное искушение сказать ему, как мне действительно повезло, что медики найдут только осколки гранат, а не винтовочные пули, которые их взорвали.

— Он в ужасном виде, — сказал я. — Гранаты его прямо распороли. Страшно было на него смотреть. Но медики, наверное, привыкли к такому. Они видели все. Я слышал, что они здорово латают, если лицо в порядке.

— Вы действительно невозмутимый тип, Гласс.

— Сэр?

— Я знаю, что вы имели зуб против Хэммера. Почему вы не признаетесь в этом? Вы рады, что он погиб.