Катынь - [4]

Наступила ночь с 16 на 17 сентября. Несмотря на то, что Москва — одна из самых больших европейских столиц, ей неведома ночная жизнь западных городов. Москва спала, Спала, как могла, как этому научилась со времен ее большевизации, то есть неудобно, в тесноте, одним ухом — к подушке, другим, настороженным — к малейшему шороху с лестницы, на которой в любую минуту могли раздаться шаги энкаведистов. По-обычному горели голые лампочки в кабинетах народного комиссариата иностранных дел (НКИД). Ничего об этом не знал польский посол Гжибовский. Склонившись над радиоприемником, он перед сном старался поймать последние известия с фронта. В эту минуту резко зазвонил телефон.

— Алло.

— Народный комиссариат иностранных дел просит вас, господин посол, немедленно явиться.

Посол взглянул на часы. Был час ночи. Без единого слова он положил трубку.

Когда посол прибыл в здание наркоминдела, Молотов, стоя и не предложив ему сесть, зачитал ноту. Уже первые слова как громом поразили посла. На мгновение кабинет и светлые пятна ламп поплыли у него в глазах. Одной рукой он оперся на спинку кресла, другой прикрыл глаза. Потом рассказывали, что он плакал. Это неправда — просто свет лампочек на какие-то мгновения стал невыносимо колким. Но минутная слабость прошла. Посол Гжибовский, бледный, выпрямившись, дождался конца читаемого текста, не слыша его, но в то же время хорошо понимая. Речь шла о гибели его родины…

Через несколько минут после этого московское радио передает на весь мир о совершившемся факте: Советский Союз в сообщничестве с Гитлером приняли решение о разделе Польши, уничтожая ее независимость. В своей ноте и позднейшей речи Молотов заявил, что польское государство перестало существовать, что Красная армия получила приказ перейти польскую границу, чтобы протянуть братскую руку Западной Белоруссии и Западной Украине.

Это и была братская рука, только протянутая Гитлеру. Еще в августе, в вышеупомянутом салоне Полины Молотовой, урожденной Карп, все было обсуждено с фон Риббентропом. И линия последовавшего раздела Польши вошла в историю под названием «линии Риббентропа-Молотова».

Но, когда стрелка часов приближалась к половине третьего ночи 17 сентября, мир не знал этих подробностей, не мог их знать и посол Гжибовский. Когда в кабинете наркоминдела наступило минутное молчание, нарушаемое лишь сдавленным дыханием возбужденных людей, посол Гжибовский, чувствуя комок в пересохшем горле, знал только одно: Советский Союз решил нанести Польше, сражающейся с Гитлером, удар в спину. Собрав всю силу воли, он заявил:

— Я протестую и отказываюсь принять ноту к сведению.

Вернувшись к себе и преодолев первое ошеломление, он наконец постиг всю безмерность предательства и попрания элементарных статей всех договоров, связывавших Советский Союз с Польской Речью Посполитой, и сразу же взялся за составление официальной ноты протеста.

Но раньше, чем утренняя заря коснулась верхушек кремлевских башен, в 4 часа 20 минут утра, точно в то же самое время, в которое семнадцать дней назад войска Гитлера перешли польскую границу с запада, Красная армия пересекла границы Польши с востока. Гусеницы нескольких танковых бригад, подковы кавалерии, механизированные корпуса, за которыми следовало несколько десятков пехотных дивизий, топтали и рвали в клочья следующие договоры и советские обязательства по отношению к Польше:

1. Мирный договор, подписанный в Риге 18 марта 1921 года, вместе с точной демаркацией восточных границ Польши. (Границы были признаны 15 марта 1923 г. союзными государствами — решением Посольской конференции по выполнению ст. 87 Версальского договора. Признаны Соединенными Штатами 5 апреля 1923 г.)

2. Договор от 9 февраля 1929 г., заключенный между Польшей, СССР, прибалтийскими государствами и Румынией.

3. Договор о ненападении между Польшей и СССР, подписанный 25 июля 1932 года.

4. Протокол от 5 мая 1934 г., пролонгирующий Договор о ненападении до 31 декабря 1945 года.

5. Конвенцию об определении агрессии, подписанную в Лондоне 3 июля 1933 года.

6. Все обязательства, вытекающие из ряда международных соглашений и договоров.

В тот же самый трагический день послы Польши в Париже, Вашингтоне и Лондоне огласили коммюнике. Коммюнике посла Рачинского в Лондоне заканчивалось так:

Актом прямой агрессии, совершенным сегодня утром, советское правительство явно нарушило договор… и т. д. (следует перечисление)…

В силу конвенции, заключенной в Лондоне 3 июля 1933 года, Советский Союз и Польша согласились на определение агрессии, согласно которому актом агрессии считается любое вторжение на территорию одной из сторон вооруженных воинских частей другой стороны. Было достигнуто также соглашение относительно того, что никакие соображения политического, военного, экономического и иного характера ни в коем случае не могут служить предлогом или оправданием акта агрессии.

Итак, совершив сегодня акт агрессии, советское правительство само поставило себя в положение нарушителя принятых им международных обязательств, вопреки всем моральным принципам, на которые Советский Союз намеревался опирать свою внешнюю политику с момента принятия его в Лигу Наций.