Катынь - [2]

Тот факт, что Адольф Гитлер готовился к войне, не подлежит сегодня никакому сомнению, а все условия, включая атмосферные, благоприятствовали ему и укрепляли его в этом намерении. Ему оставалось рассмотреть единственную деталь: за восточными границами Польши, нападение на которую уже было разработано до мельчайших подробностей немецким генеральным штабом, лежит Союз Советских Социалистических Республик. Хотя боевая сила этой державы обычно оценивалась невысоко, однако ее роль в мире, тоталитарный строй, природные ресурсы, неизмеримые пространства и пр. создавали проблему, которая в любом, даже наилучшим образом рассчитанном, военном плане оставалась великим неизвестным. Так как отношение Советского Союза к Германии (особенно в период оккупации Чехословакии) и Германии к Советскому Союзу было скорее враждебным, то вступление в войну ставило Гитлера перед альтернативой, противоречившей его основной концепции блицкрига, и угрожало ему войной на два фронта, чего Гитлер любой ценой хотел избежать — возможно, даже ценой отказа от своих дальнейших военно-имперских замыслов.

Таким образом, несмотря на величайшее военное напряжение, переживаемое Европой, создалась политическая обстановка, в которой вопрос: война или мир? — зависел не только от злой или доброй воли Гитлера, диктатора Германии, но и от злой или доброй воли Сталина, диктатора Советского Союза. В конечном же итоге — от того, на чью сторону станет Сталин.

Западные державы таким же образом оценивали положение. Великобритания и Франция послали в Москву своих делегатов, с намерением перетянуть Советский Союз на свою сторону. Учитывая закоренелую неприязнь, которую СССР питал к Германии, казалось, что эти делегации не встретятся с серьезными трудностями, и некоторые считали это дело предрешенным. Но Советский Союз запросил слишком высокую цену. Переговоры затянулись. И вдруг…

Николай Иванович Кудинов, майор Красной армии, попавший в немецкий плен в 1942 году, после войны написавший воспоминания под заглавием «Почему я не хочу вернуться в Советский Союз», так рисует день 24 августа 1939 года:

Я стоял со своим полком в гарнизоне города Калинин, когда 24 августа в газетах появилось сообщение о срыве переговоров с союзными миссиями и о прибытии в Москву господина фон Риббентропа. Такое сообщение могло бы показаться фантастическим, не будь оно напечатано на первой странице «Известий». Мы ведь годами читали все только самое плохое по отношению к гитлеровской Германии. Несколько офицеров, держа в руках газету, разрешило себе вопросительно поднять брови, но не помню, чтобы кто-нибудь из них проронил хоть одно слово. Ведь советский гражданин не имеет привычки комментировать в частных разговорах постановления своего правительства. Комментарии к политическим событиям читаются, чаще всего, на следующий день в той же газете, и тогда все должно стать ясным. В застывшей жидкости сточной канавы отражалась ничем невозмутимая голубизна неба. На площади, перед одной из бывших церквей, переделанной на здание кинотеатра, мой приятель из другого батальона, хлопнув рукой по газете, сказал: «Любопытно-о-о?!»

Между Советским Союзом, родиной трудящихся масс, и национал-социалистическим государством Гитлера был подписан пакт о ненападении на срок 25 лет. Одновременно мы узнали из комментариев о том, что «плутократы Англии и Франции» — враги мира и общественного порядка в мире.

Однако не только советские граждане, выдрессированные психическим террором, но, казалось, и вся Европа в первые минуты застыла в изумлении, узнав о том, что 23 августа 1939 года подписан договор между Советским Союзом и Гитлером. Этот сногсшибательный сюрприз был приготовлен в такой тайне, что его не ожидали ни делегаты западных держав, находившиеся в Москве, ни посол Его Королевского Величества сэр Вильям Сидс. На следующий день он пытался, как принято у англичан, спасти положение флегматичной шуткой:

— Господа, нечего огорчаться. Я уверен, что господин Молотов по рассеянности просто перепутал папки своего министерского архива.

Но сэр Вильям Сидс ошибался. И хотя пресловутое английское чувство юмора порой оказывает влияние на ход исторических событий, но на этот раз оно не смогло предотвратить ужасную катастрофу.

Вскоре стало известно, что посол Великобритании уже три недели безуспешно добивался аудиенции у господина Молотова, которому было некогда, так как именно в эти дни он вел крайне конфиденциальные и дружеские беседы с министром Риббентропом, который тайно прибыл в Москву на самолете, пролетев ночью над территорией Литвы и Латвии.

* * *

Далеким может казаться путь от 1890 года, когда у приказчика мануфактурной лавки Михаила Скрябина родился сын Вячеслав, до чудовищного убийства польских офицеров, тела которых были обнаружены в Катыни, но жизнь учит нас, что цепочка причинных связей никогда не прерывается.

Вячеслав Михайлович Скрябин, принявший в 1914 году псевдоним Молотов, с самого детства отличался скрупулезностью и методичностью. Он всегда знал наперед, к чему стремился, и не принадлежал к людям, которые по рассеянности путают папки. Однако в его жизни произошел случай, который, как утверждают некоторые, непосредственно повлиял на последующие события. Итак, революционер Молотов знакомится в Одессе с элегантной и очень зажиточной еврейкой Полиной Карп. Женщина эта умела пленять и блистать в любом обществе: и среди своих богатых родственников, и на конспиративных сходках революционеров, в которых участвовал молодой Молотов. Они поженились. Полина стала не только опорой и спутницей своего мужа, но и вдохновительницей его, впрочем не опасной в условиях царского времени, революционной карьеры. Превращение России в государство диктатуры пролетариата ввело эту изысканную женщину в среду самой высокой партийной иерархии. Она возглавила парфюмерный трест, что вполне отвечало ее эстетическим вкусам.