Каторга - [28]

- Ну, матушка, это уж того... Кто ж тебя ниже ставит? Напротив...

- А что ж, по-твоему, выше, что ль? Каторжной - паек, а мне - шиш с маслом. Пошла к окружному просить. "Положения - говорит - такого нет. На детей получай по полтора целковых, а тебе положения нет". Каторжной положение есть, а которые сами пришли, - будто нетути. Она, подлая, мужа с полюбовником убила, - ей паек. А я этаку даль за душегубом шла, родных всех побросала, - мне нет ничего. Да ежели бы не дети меня вязали...

- Ну, что бы ты сделала, если бы не дети?

- На фарт бы пошла. Ужели ж на своего душегуба стала смотреть? В сожительство бы определилась. С нами вон в партии гнали каторжных. Как теперь живут, - любо-дорого. Со стороны поглядеть лестно. В Рассее так чисто не ходили: полусапожки козловые, платье - кумач не кумач, ситец не ситец. Полушалок в три целковых, фартук наденет, - глаза бы не глядели. Завистно!

Она утерла слезы.

- А что сделали? Мужей на тот свет поотправляли, - только и всего. А тут, прости Господи, работаешь, бьешься, ровно собака какая...

Как раз в эту минуту дверь отворилась, и на пороге появилась молоденькая "сожительница", кажется, слегка выпившая:

- Тетенька Арина, нет ли у вас яичек, к нам гости пришли, - верещагу* хошь сделать.

_______________

* Верещага - яичница.

- Нет у меня для тебя яиц. Куры еще для тебя не снеслись!

Бабенка вильнула хвостом и выбежала.

- Шкура! - напутствовала ее Арина. - Видели ее, подлую. Верещаги захотела! В будень как жрут! Повесить бы ее мало, в землю бы, подлую, живьем закопать надо, на куски резать да не дорезывать за дело-то за ее. Как она мужа на куски изрубила! А она "верещаги". Да это ли еще! Зимой тут всем каторжным бабам работу выдали, рубахи шить. Так она, вишь ты, тварь, не может. Я ж за нее шила, нанималась, от рубахи она мне платила. От детей уходила. Я сижу, рубахи шью, а она на кровати лежит, - пряник жует. Тьфу!

Это была уж высшая степень бешенства. Вся горечь, вся обида на эту разницу в судьбе с каторжной сказалась в этом плевке.

Бедная баба разразилась горькими слезами.

- Ну, муж-то все-таки хорош с тобой? Для дома старается, работает?

- Работает, пес его задави! Да много ль из его работы проку-то? отвечала баба сквозь слезы. - Ни тебе ржицы, ни тебе овсеца, одна картошка. С ей и пухни... Господи, за что такое попущение!

И слезы полились еще горче. За занавеской захныкали дети.

- Цыц вы, дьяволята, нет на вас пропасти! - крикнула баба и взялась за ухват ставить в печь корчагу.

Я распрощался и вышел.

Вот вам "героиня" каторги.

Домовладельцы

Такой дом только и можно встретить, что на Сахалине.

Дом, никому решительно не принадлежащий.

Был и у него хозяин, да ушел на материк, покупателя не нашлось, - он и бросил дом так, на произвол судьбы.

Одно время здесь жили, кажется, певчие.

Теперь это "приют для ночлега".

Даже не ночлежный дом. У ночлежного дома есть хозяин.

А здесь приходи, когда хочешь, ложись на голый пол и спи.

Чтоб пробраться к этому дому, потребовался добрый десяток минут.

- Сюда, барин! Шагайте смелей! Ничего, становитесь! - кричали мне обитатели этого дома, подбрасывая дощечки в невылазную, зловонную грязь: обитатели дома не любят ни за чем ходить далеко.

Окна все выставлены. Рам нет. Ни скамьи, ничего. Чтоб мне присесть, притащили откуда-то совместными усилиями чурку.

И вот я сижу в пустом доме на чурке, а передо мной стоят без шапок восемь "домовладельцев".

И мы беседуем о их "владениях".

У всякого из них есть свой дом где-нибудь на поселенье. Дом, выстроенный "для правов", чтобы иметь право через пять лет получить крестьянство и уехать "на ту сторону", "на материк".

- Что ж ты не живешь в своем доме? - спрашиваю наудачу у первого попавшегося.

- Да в нем и жить нельзя! - В нем, вашескобродие, ежели порядочным петуху да курице, не приведи им Господь, вдвоем жить доведется, они друг друга задушат! - иронизирует он над своим "домом".

Остальные одобрительно улыбаются: и у них дома такие же.

- Зачем же ты такой строил?

- Зачем на Сакалине дома строят! Известно, для правов.

- Что ж, у тебя хозяйство, что ли, было?

- Какое, вашескобродие, хозяйство может быть? Одно слово: Сакалин! Да я, вашескобродие, позвольте вам доложить, и что с ей делают, с землей-то, не знаю. Отродясь не занимался.

- Что же ты мастерство какое знаешь?

- Так точно. Мастерство знаю. Только мне по моему мастерству здесь делать нечего.

- Кто же ты?

- Литограф.

Литографу, действительно, на Сахалине, где ни одного и литографского камня-то нет, делать нечего.

- Ну, а ты?

- Мы - плотники.

- Ну, плотнику легче найти работу.

- Где ж ее тут найдешь?! Поселенцу платить нечем. Сам бьется, как ни на есть сколачивает. А то у тех берет кто на материк уезжает. А господ, на которых бы работать, у нас, сами изволите знать, нету.

- Ну, а ты кто?

- Печники будем.

Опять та же песня: поселенец сам печи кладет, платить нечем, а "господ" нету.

- Ты?

- По торговой части занимался... Дозвольте вам, вашескородие, заметить, для житья прямо никаких способов нет. Питаться нечем. Казенного пайка не дают. Прекратили.

- Да ведь не может же казна вас всю вашу жизнь кормить!