Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [47]

Однако с точки зрения Апостольского Престола главная ошибка «анонимного» автора православного полемического труда заключается в том, что он рассматривает Римскую церковь как предназначенную исключительно для Запада. На деле же она — единственная вселенская Церковь, от которой отделились восточные раскольники. При этом Римская церковь отнюдь не жила во «внешнем» спокойствии. Напротив, ей довелось выдержать атаку Реформации и отпадение Англии, Французскую революцию и якобинский террор... Православные же не сталкивались с притеснениями ни в Турции, где правящий христианами режим был на редкость мягок по отношению к ним, ни тем более в Греции и России. Не хватало только направленных вовне апостольских действий, которые могли бы разворачиваться на обширных территориях, но, — иронически замечает Тапарелли, — «мы же отлично понимаем, что священник, имеющий жену и детей, не отправится в путь с той же легкостью, как священник латинский... апостол исчезает в отце и муже».

Полемизируя с Муравьевым по вопросу о миссиях, Тапарелли полагает, что в восточных церквах царит застой, отсутствует динамика и прогресс: «Вместо традиционной устойчивости мы видим в ней не что иное, как оцепенение трупа. В то же время Римская церковь, не подверженная никаким изменениям, сохраняет свой живой дух и приносит плоды» (с. 55 — 73).

Как нетрудно заметить, до сих пор с обеих сторон применялись не требующие доказательств утверждения: обвинения и их опровержения, — без всякого намека на движение к взаимному пониманию и сближению. Тем не менее подобное стремление становится более серьезным, когда речь заходит о различиях в обрядах, о совершении и значимости таинств и о целибате духовенства. Здесь различия отходят на второй план, и полемика обращается к вопросу о поведении верующих в храмах того или иного исповедания.

Говоря об этом, Муравьев основывается на свежих впечатлениях. Как мы помним, в 1845 году он долго жил в Риме, где непосредственно получал сведения, в первую очередь, о «церковном аспекте», а позже изложил критические соображения в Римских письмах.

Сравнительно недавний опыт жизни в Риме, ежедневные впечатления от католических обрядов и народных обычаев позволяют Муравьеву провести еще одно полемическое сравнение в пользу Православной церкви. В работе Слово кафолического православия римскому католичеству он предлагает: «внимательнее рассмотрим: где более находится условий для нашего душевного мира и спасения — в чиноположениях ли Западной церкви или Восточной?»

Первый недостаток, который замечает Муравьев, — это то, что латинский язык, «который теперь будучи мертвым для всей Европы, и даже для самого Рима, сделался, однако, необходимым условием для его богослужения, хотя никто из молящихся его не разумеет». Из-за этого верующие, вместо того чтобы слушать молитвы, читают их в книжках. Поэтому Муравьев спрашивает, пребывает ли «молитвенное единство в общем нераздельном внимании», как на Востоке, или же в «частном раздельном чтении». По той же причине существуют и «тихие» латинские мессы, которые длятся не более четверти часа и которые «только видят пред собою молящиеся, не участвуя разумом», — поэтому в Риме «во время самой службы» можно увидеть людей, «припадающих к иным алтарям, а не к тому, где совершается служба», или молящихся в пустых храмах. «Как сравнить это с нашей торжественной и даже ежедневной службой, где почти каждое слово доступно на славянском природном языке, и простой народ знает наизусть все молитвы и напевы и повторяет их вслед за клиром! Тут проявляется словесное разумение Божественной службы и действенное в ней участие, а не одно ее зрелище, с коленопреклонениями по звуку колокольчика, ибо иначе нельзя уразуметь самых торжественных минут священнодействия» (с. 43-44).

Что же касается церковной музыки, сопровождающей богослужение, то нет сомнений, что орган как непременный атрибут западной церкви приятен на слух; хотя «не могут сравниться бездушные орудия с пением живых ликов, более приличествующих словесной службе». Но вот то, чего православные ни в коем случае не могут принять, — так это использования в храме иных инструментов, исполняющих театральную музыку: «И не дико ли слышать те же самые звуки утром во святыне храма, а вечером посредине суетного зрелища?»

В том же духе Муравьев пишет о таинствах. Он отмечает множество расхождений в вероучении, мировоззрении и собственно в обрядах, и все они приводят его к одному выводу: православие обращается скорее к внутренним устремлениям, чем к внешним проявлениям религиозности. Так, говоря о евхаристии, Муравьев пишет, что приходит в ужас от того, что всякий католик, едва исповедавшись, может получить причастие «без особенного приготовления»; в Православной же церкви, наоборот, хотя в исключительных случаях и разрешается причащаться во всякое время, приступать к причастию предписано лишь в пост и, в любом случае, после подготовки, которая длится от трех дней до недели. Точно так же неприемлем и установившийся в Римской церкви обычай преподавать причастие «только вполовину», то есть лишь под видом хлеба, в то время как Спаситель установил причастие под обоими видами.