Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [46]

от 6 января 1848 года Пий IX, призывая восточных христиан воссоединиться с Римом, в качестве одного из самых тяжких обвинений в адрес православных церквей приводит их разделение, или отсутствие единства. Муравьев в ответ настаивает, что «существенный союз веры, догматов и обрядов ненарушим... Разность в союзе взаимном состоит в том, что в Римском патриархате это — отношение главы к членам по-новому порядку вещей; у нас же — братское равенство по примеру первенствующей церкви». Таким образом, Муравьев пытается вновь утвердить верность Православной церкви исконному христианству в противовес римским «отклонениям» (с. 36-37).

Однако именно эта статичность, отсутствие развития и рассматривается в католическом ответе о. Тапарелли д'Адзельо как отрицательное свойство Православной церкви. Ссылаясь на 5-ю лекцию Истории цивилизации в Европе Гизо, где подчеркивается, что «когда религиозное общество однажды образовалось, когда соединилось известное число людей с общими религиозными верованиями и надеждами, под действием общих религиозных правил — тогда и стало необходимо правительство», которое определяет само его существование, он отмечает, что ничего подобного не могло появиться в Православной церкви: «Нет власти — нет юрисдикции». По этой причине отделенные православные церкви не могут претендовать на то, чтобы быть единой церковью; напротив, «все признаки согласно указывают на то, что Восточная церковь есть не что иное, как чистая абстракция, создание нашего разума». Главное — это то, что «греческая церковь, отвергнув то единство, которое может быть обеспечено лишь безошибочным авторитетом, ввергла себя в такое состояние, в котором невозможно всякое движение вперед»; развитие и изменения, напротив, возможны в Католической церкви, и они же являются наиболее ярким признаком ее жизненной силы (с. 40-43 труда, опубликованного в 1854 году в Париже).

Тема миссий, миссионерской деятельности и прозелитизма среди христиан особо привлекает внимание русского мыслителя, и он противопоставляет Православную и Католическую церкви в турецком мире.

Нет сомнений в том, что «самое утешительное зрелище, какое представляет нам Римская церковь, это есть ее многочисленные миссии в Китае, Австралии и Америке», и этому можно только радоваться. Однако тон меняется, когда речь заходит об Оттоманской империи, где две церкви уже много веков контактируют, полемизируют — и конкурируют. Муравьев полагает, что «ошибочное мнение», будто спасение души невозможно вне Католической церкви, «вовлекает ее в притеснительные и вовсе неканонические поступки в отношении Восточной сестры»: проповедники, посланные из Рима в Оттоманскую империю, отнюдь не ищут прозелитов среди мусульман. Напротив, они «домогаются... совращения христиан православных четырех патриарших престолов в области коих не должна бы распространяться власть папская; они там проповедуют не о имени Христовом, а о главенстве Римском» (с. 37-38).

Эти обвинения Муравьева в адрес Конгрегации по распространению веры, несомненно, отражают полученные им жалобы и его впечатления от поездки по Востоку в 1848-1850 годах, отразившиеся в путевых заметках, опубликованных в трех томах под названием Письма с Востока в 1849-1850 годах (СПб., 1849-1851). Он упрекает Католическую церковь в «нарушении любви» и в том, что она спровоцировала кризис на Святой земле, «где западные вторглись в область восточных под предлогом своего исключительного кафоличества» (Слово...с. 38).

Однако затем он спрашивает, действительно ли верно, что в восточных церквах угасла «жизненная сила». «Можно ли, по совести требовать» от четырех патриарших престолов «пропаганды, когда уже четыре века в кровавом поте подвизаются они о сохранении христианства в пределах магометанских, где и сами римляне неохотно проповедуют?» Что же касается Русской православной церкви, то она «распространяет свет Христов в своих пределах, из которых ей нет причины выходить» (с. 38-40).

Заканчивая рассмотрение миссионерской деятельности, Муравьев делает горький, но в то же время в каком-то смысле и верный вывод: «Не явно ли, сколь несправедливы теперь нарекания Западной церкви о каком-то мнимом оцепенении Востока, о котором она так судит потому только, что не ведает ее подвигов... Неправда, те же условия жизни духовной проявляются, в разных только видах, на Востоке, как и на Западе» (с. 42).

Вопрос миссионерства и прозелитизма, а также условий, в которых они разворачивались, несомненно, в практическом смысле является одним из наиболее сложных и противоречивых. В своем опровержении о. Тапарелли д'Адзельо искусно обращает против Православной церкви аргумент об отсутствии милосердия. Как пишет этот иезуит, «член русской церкви лучше нас должен знать, какие усилия предпринимались в России, чтобы увлечь католиков в схизму, и не может забывать, что пришлось претерпеть от греков латинским миссионерам на Востоке». Единственное различие заключается в том, что «латиняне» позволяют обращенным «грекам» сохранить обряды, язык и священников и используют лишь «убеждение», в то время как «там, где хозяйничает схизма», чтобы добиться перехода католиков в православие, «миссионеры прибегают к помощи... угроз и обещаний, Сибири и кнута».