Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [25]

Православная церковь, как и Римская, сохраняет учение «здравое по делам, а не по одной только вере». Она сохранила и свою законную власть, и апостольскую преемственность епископов. Таким образом, возможно, она ошибается лишь в области традиций, и церкви ничего не остается кроме как покинуть «эту зыбкую почву и разместиться на твердом основании — на Евангелии, общем для всех конфессий...» (с. 16-17).

Если не считать полемики и опровержения вероучительных концепций оппонентов, Мюраль руководствуется определенным экуменическим духом, духом христианского единства, которое для него может основываться лишь на всеобщем возвращении к Евангелию.

6. Два выдающихся посредника — фон Ранке и Копитар

Религиозная культура Германии — как католическая, так и протестантская — и впоследствии продолжала демонстрировать большую готовность к взвешенному рассмотрению проблемы противостояния западного христианства и русского православия. Все же Европу интересовало не только русское православие, хотя, конечно, его продолжали считать достойным внимания из-за его распространенности и огромного, — в частности и политического, — значения для Российской империи. Органическую, многовековую связь каждой православной церкви с отдельными народами, которую, говоря о греках и русских, отмечали и Шмитт, и Бьянки-Джовини, и Виммер, подробно рассмотрел в конце 20-х годов молодой Леопольд фон Ранке.

Около 1827 года он, уже показав задатки выдающегося историка, «открывает» балканских славян и сербское православие. Интерес к этой теме воодушевлял также словенского филолога Ернея Копитара (1780-1844) и сербского поэта Бука Стефановича Караджича (1787-864) — людей, которым суждено было оставить неизгладимый след как в своих национальных культурах, так и в масштабах всей Европы.

В 1813 году Бук, бежав из Белграда, захваченного турками после неудавшегося сербского восстания, оказался в Вене и в этом культурном центре, куда стекалось множество изгнанников, покинувших Балканы, сблизился с Копитаром. Копитар, который уже поставил перед собой цель восстановить авторитет славянского мира, утраченный в глазах габсбургской монархии, обнаружил в сербском поэте необыкновенный талант. Он направил энергию Караджича на изучение сербского языка и литературы, и тот целиком посвятил себя филологии, издав со временем грамматику сербского языка и многочисленные записи народных песен и былин.

Общение с Караджичем и Копитаром пошло на пользу фон Ранке, и его труд Die serbische Revolution (Сербская революция. Hamburg, 1829), посвященный антитурецкому восстанию сербов, сыграл большую роль также и в оценке Сербской церкви. Фон Ранке полагал, что участие сербского православия в борьбе против Оттоманской империи, описанное Караджичем, имело огромную ценность. Тем не менее он не глубоко исследует причины, в силу которых церковные иерархи, монахи и священники взяли на себя руководство революционным процессом. В действительности это произошло потому, что в течение многих веков духовенство хранило сербскую национальную культуру, сумело спасти от уничтожения религиозное и художественное наследие народа. Кроме того, когда на Балканах установилось турецкое господство, новые властители возложили на клириков обязанность гражданского управления христианскими подданными империи. Нет сомнений в том, что Караджич, с помощью немецкого историка, сумел открыть глаза Западу на своеобразие балканского православия. Однако Ранке пошел дальше, признав, что некоторые черты сербского православия воистину уникальны, а главная из них — сохранение живительной силы, благодаря которой в Сербии восторжествовал национальный принцип. Таким образом, Сербская церковь исполняла не только духовную миссию и не только вела верующих к вечному спасению, но стала основой утверждения и возрождения нации. В этом смысле Сербия разделяла национальные устремления, которые тогда набирали силу по всей Европе, и, следовательно, полагал Ранке, православию суждено влиться в западное христианство. Эти миротворческие и экуменические воззрения историка отвечали духовной и религиозной атмосфере, царившей в Европе в эпоху Священного союза.

Другим ученым, оказавшим влияние на молодого Ранке, был Ерней Копитар, и он также сыграл немаловажную роль в дискуссиях, связанных с изучением православного мира. Знаменитый словенский филолог, последователь, наряду с хорватским епископом Й. Ю. Штроссмайером, чехом Ф. Палацким, словенцем М. Мурко и другими, важного течения, называемого «австрославизм», утверждал, что габсбургская монархия — действенная и необходимая основа государства, и посвятил свою деятельность на благо культурного развития и защиты славян, проживающих в империи. На Копитара оказала влияние историография Людовико Антонио Муратори — он даже хотел стать «славянским Муратори». Благодаря интеллектуальным связям с европейскими мыслителями, в особенности, с римскими, а также интересу к лингвистическим, литературным, историческим и религиозным проблемам славянского мира Копитар, большую часть времени проводивший в Вене, в своей любимой придворной библиотеке, стал одной из самых заметных фигур той эпохи. Немаловажное значение имели его связи в папском Риме, где кроме кардиналов и эрудитов вроде Анджело Маи и Дж. К. Меццофанти выделялись филолог иезуит Джампьеро Секки и ораторианец Августин Тайнер, которому в 1855 году было суждено стать префектом Тайного архива Ватикана. Стойкие католические убеждения вкупе с глубокими исследованиями привели Копитара к выводу, что «переход к общению с Римом имел бы огромное значение для будущего славян, особенно если рассмотреть одновременно и австрийскую монархию, которая могла бы стать политической площадкой для такого перехода». Эту мысль он смог внушить и своим римским друзьям — иезуиту Дж. Секки и ораторианцу А. Тайнеру.