Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [13]

Среди приближенных царя существовал узкий круг весьма одаренных людей, зачастую очень талантливых и хорошо образованных, в течение более чем трех десятилетий определявших основные направления развития всевозможных областей русской жизни. Они обладали определенным влиянием и на Западе. Среди них выделяется благодаря силе своей личности и обширнейшим культурным интересам всемогущий министр народного просвещения С. С. Уваров (свой пост он занимал с 1833 по 1849 год).

Его заметная должность и превосходное образование, здравый смысл и живость ума, умение бегло говорить по-немецки и по-французски, прекрасное знание литературы, и не только русской, а также то, что он имел связи во всевозможных европейских кругах, — все это позволило ему как никому более активно участвовать в современной культурной жизни и идеологической полемике. Будучи знаком с самыми заметными деятелями культуры на континенте, в частности с Гете, он хорошо знал де Местра, с которым вступил в долгое плодотворное общение: их переписка, где де Местр высказывает свои суждения о трудах Уварова, а он, в свою очередь, обсуждает Essai sut lʹorigine divine des constitutions (Очерк божественного происхождения установлений) савойского мыслителя, в значительной степени проливает свет на зарождение и развитие уваровских воззрений. Начав с либеральных убеждений, связанных с идеологией Великой Французской революции и реакцией на наполеоновский деспотизм, он в конце концов пришел к крайне консервативным, реакционным позициям, которые были отличительной чертой русской части европейского интеллектуального движения. Именно поэтому он с сочувствием относился к католическим мыслителям эпохи Реставрации от Шатобриана до де Бональда.

Однако во Франции обстановка менялась, в особенности после Июльской революции, которая положила конец неопределенности Реставрации. Уваров с озабоченностью следил за тем, как изменялось обличие католического традиционализма, как он под флагом обновления, который несли Ламенне, Монталамбер и L'Avenir, переходил на либеральные позиции. Потеря такого столпа европейского консерватизма, как Франция, стала бы для него и для России тяжелым ударом. Отсюда и все настойчивые просьбы, которые российский министр направлял в Рим, чтобы понтифик осудил взгляды издателя L'Avenir, что и произошло 15 августа 1832 года, когда вышла энциклика Mirari vos.

Положение в религиозной и политической жизни Франции становилось таким, что его имело смысл наблюдать непосредственно. Именно поэтому, — аналогично тому, как в Мюнхен были назначены Франц фон Баадер и Шевырев, — Уваров послал в Париж Элима Петровича Мещерского (1808-1844) в должности «корреспондента», или своего рода культурного атташе при русском посольстве. Поклонник де Местра, де Бональда и прочих католических философов эпохи Реставрации, писавший стихи по-французски, Мещерский должен был держать русское правительство в курсе относительно «всего, что происходило важного в области наук во Франции». Под прикрытием этой достаточно высокой должности он познакомился с Луи Ботеном (1796-1867), которому и поверил свои мысли о единстве вселенской Церкви.

Этот страсбургский богослов, человек глубокой духовности, хотя иногда и слишком экзальтированный, ввиду своих платонических и августинианских склонностей пытался разрешать проблемы своего времени в истинно католическом духе, стараясь поддерживать единство мысли и жизни. В частности, он стремился продемонстрировать полную непротиворечивость церковного учения, показав, как оно может объяснить загадки природы и человеческой жизни. Помимо мелких исследований, самым полным выражением его взглядов стал труд La philosophie du Christianisme (Философия христианства), изданный в 1835 году. По мнению Ботена, церковь — это то место, где человечество обновляется во Христе, который ее создал и чьим представителем на Земле является его викарий. Будучи хранительницей слова Божьего, которое она безошибочно толкует, церковь является также и человеческой реальностью, «беспрерывной цепью законных пастырей». В этом его мысль смыкается с позициями Шлегеля, просвещенного неофита, а в особенности, с воззрениями фон Баадера и Адама Мёлера.

После первых встреч с этим своего рода религиозно-культурным посланником, каким был Мещерский, Ботен в своем фидеизме, из-за которого он в конце концов заслужил порицание от Святого Престола (20 декабря 1834), доходил до высказываний вроде этого, сделанного 4 апреля 1834 года:

«Ведь французы, русские, все прочие народы, какие только есть, — мы все люди, и прежде всего христиане, члены огромной семьи — вселенской Церкви, тела Иисуса Христа, к которой мы должны принадлежать ради жизни вечной. У нас один Господь, одно крещение. Господь пожелал, чтобы у нас была одна вера и одна Церковь, в которой нет ни Востока, ни Запада, ни Юга, ни Севера, но единая семья, цельное единство».

И в первую очередь он, конечно, не замедлил выразить свое искреннее возмущение позицией Ламенне, спросив себя: «Куда же он ведет?» Понятно, таким образом, почему за трудами Ботена так внимательно следили в России, — благодаря именно Мещерскому. Как любезно сообщил мне А. Никитенко, одна из его статей появилась в официальном