Ещё один изыск Восточной Пруссии: их лягушачьи голоса редки — таких вы не услышите в Россиии или Белоруссии! Не квакали совсем лягушек тех бордовые самцы, а самок дружным воем призывали, молодцы! Не квакали они и не свистели, а хором у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у на ноте высочайшей пели!
Но были и обычные болота там, где лягушачье зелёное семейство и икру бросало. Они дарили звуки, привычные нам: ква! ква! ква! Которые известны повсеместно…
С благоговейным ужасом к лягушкам красным я, реально, относился…
Я их боялся даже в руки брать! На это просто не решился.
А вот зелёных квакв легко ловил я на природе: в полях, в болотах или даже в огороде…
Я научился их соломинкою надувать, потом пускали мы их на поверхности болота. Тут приходило время нам рогатки доставать и в них «палить», чтоб лопнули они, как проткнутое пикой пузо бегемота…
Ещё тритонов научились мы ловить, и тоже нежно, аккуратно надували. Пускали по воде, стараясь из рогатки подстрелить. Они, бедняги, так пищали, недоумевали…
Прости мне, Господи, не ведал, что творил! Со мной «другой», наверно, кто-то говорил… Пускай простят меня индусы и буддисты, сердобольные старушки. И те, кого Вселенский разум, вероятно, превратил в лягушку…
За Йемен также пусть простят меня арабы, а вместе с ними и надутые, расстрелянные мною в детстве жабы!
Я слышал, металлисты «жабами» своих подруг бессменных называют. Вот только способом иным их «надувают»…
Уверен я в одном: не сможет никогда из нашей жизни от любви пропасть беременность, «брюхатость»…
Так же как из политики не сможем термин мы убрать «пархатость»…
Ведь в нашей русской жизни, дорогой, национальной, вряд ли когда-то сможет кто-то изменить процесс: всё происходить в областях любых, банально, но анально…
Так долго нас учил ЦК КПСС!!!
Надеюсь, дьявол костями тех «учителей» подавится, не съест! Скорей всего с собою рядом их посадит на насест…
Уверен: дьявол дьяволят своих не ест…
Глава XVIII
Калининград. Продолжение
Власть изначально порочна. Поэтому, если её не критиковать, то она может превратиться в диктатуру.
А. Б. А.
А во дворе у нас играли дядьки в домино. Для нас же это было, ну, почти бесплатное кино… Они легко и часто обсуждали факты и моменты жизни нашей повседневной.
До нас, бывало, долетали лишь обрывки фраз. Я помню их, хоть это было так давно. Но молод я ещё, и не старик я древний. А детки были мы продвинутые и крутые. Возможно, что тогда мозги у нас были «пустые». Зато полна была оружием Альки Типцова голубятня. И радовалась до восторга этому вся ребятня.
Там были автоматы ППШ и «шмайссеры» немецкие. А мы ребята были не отвязные — советские.
Наганов несколько лежало там готовых, винтовки и штыки, как полные вина ендовы… В оружии совсем мы, пацаны, почти что не вязали лыка. Боеприпасы подбирали методом обычным — тыка! Я, к сожалению, слишком мал был, чтобы из оружия того стрелять. А пацаны постарше в лес ходили, чтобы из него «пулять».
Ходили парни наши в близкий к нам лесной массив, что назывался «Крематорка». Но ночью ни один храбрец бы не осмелился туда ходить. Лишь с риском для реальной жизни только!
Милиция боялась Крематорки как огня. И даже днём она лишь с ротой автоматчиков могла туда соваться. Им не помог бы даже Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Был бандитизм силён в те времена. И в Крематорке ночью правил Сатана! Конечно, это образное выражение. Хотя, реально, был смертельный риск для смертных, для простых в той Крематорке для ночного там передвижения…
Мы в жизни всё себе, бывает, ставим цели. Но часто так случалось: пьяненький какой-то офицерик решил себе дорогу к дому сократить. И тут же жизнь усёк свою. Прости Господь, но мать его етить!
Колодцы в Крематорке были — несть числа! Туда, к концу тех офицеров жизни смерть отчаянно вела. Лишался кто-то в одночасье и кормильцев, и отцов. И находили трупы в тех колодцах, храбрецов. А почему тот перелесок или парк так звался — Крематорка? Могу я объяснить, хоть грустно это только.
Мы днём обследовали этот парк реально. И знали, что не тронут пацанов бандиты самопально… Там было разбомблённое здание крематория, высокое, но печи были, что не пострадали. Над ними возвышалось небо синеокое…
Я очень ясно помню всю конструкцию печей, я был пацан бесстрашный, и на меня авторитет не действовал ничей…
Была там складывающаяся полка из металла. В рост человека, и её внедряли в топку. Но сколько трупов там сожгли — не много и не мало. Жизнь или смерть — отдельные рули.
В тот год Калининград собою представлял зрелище печальное: ведь 80 % всех домов были разрушены. Мы называли их «развалки», так звучало то название отчаянно…
Я жил на улице Краснокаменная. Душа моя была такая нежная, не каменная. И по утрам будила нас «Песня без слов». Скажи мне, Господи, чья это милость? Что до сих пор у нас почти что ничего не изменилось… Зачем, по воле одного и вопреки желаньям большинства та песня утром вновь звучит у нас, что троекратно поменяли в ней слова?!
Я не согласен с этим, даже если буду умирать: никто, пусть и под пыткой не заставит меня ради этой «песни» встать…
Конечно, жизнь в России — очень горькое повидло. Но практика, простите, такова, что большинство всегда и было, есть и будет просто быдло… Поэтому им можно «втюхать» что хотите, ходя бы даже если вы их мать етите…
