Категории русской средневековой культуры - [167]
Наш эпиграф к этой части главы имеет сюжетное продолжение. Пьяный чернец, пришедший ночью к Аввакуму с жаждой получить Царство Небесное, заставил протопопа проявить свое истинное, хотя и несколько преувеличенное, отношение к этой возможности обрести Царство Небесное «скоро-скоро». «Аз же глаголю ему: «Можеши ли пити чашу, ея же ти поднесу?» Он же рече: «Могу, давай в сий час, не закосня». Аз же приказал пономарю стул посреде избы поставить и топор мясной на стул положить: вершить черньца хощу»[854]... Конечно, все обошлось; чернец, увидя эти приготовления, отрезвел и убежал, но смысл аввакумовской репризы очевиден: Царство Небесное получат праведники, заслужившие его муками и страданиями в земной жизни.
К смерти — в минуты острейших переживаний конца света и прихода антихриста — относились как к величайшему моменту духовного освобождения. Аввакум писал о плоти как о «темнице». Ее надо сжечь огнем земным ради очищения: «А в огне том здесь небольшее время потерпеть, аки оком мгнуть, так душа и выступит!» Мысль эта нисколько не изуверская. В ней — пафос свободы духа: «До пещи той страха-от, а егда в нея вошел, тогда и забыл вся. Егда же загорится, а ты и увидишь Христа и ангелския силы с ним: емлют души те от телес, да и приносят ко Христу... Темница горит в пещи, а душа, яко бисер и яко злато чисто, взимается со ангелы выспрь... А темницу никонияня бердышами секут во огне», — писал Аввакум во втором письме к Симеону[855]. Такая смерть — «сладкая», потому что «сладок веть Исус-от».
Смерть «горшая» — для еретиков. Притом Аввакум ясно определял, что соучастие в них не осквернит, а освятит руки. Он писал царю Федору Алексеевичу: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкий, умной — князь Юрий Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона — того собаку, разсекли бы начетверо, а потом бы никониян — тех. Князь Юрий Алексеевич! Не согрешим, не бойся, но и венцы небесные приимем!» Как мученическая смерть ведет к спасению души, так и убийства еретиков, богоотступников даруют убийцам «венцы небесные», а убитым — адские муки: такова двойственная природа смерти в сознании Аввакума.
Земная церковь осквернена. Какая же существует? Аввакум решает этот мучительный вопрос: «Церковь бо есть небо, церковь — Духу Святому жилище». Туда — на небо, в небесную церковь и летит душа...
К середине 60-х годов около Владимира, в вязниковских лесах, возникла община «лесных старцев», которых возглавлял некий Капитон. Число староверов исчислялось, по крайней мере, сотнями, если не тысячами. Наиболее активные из них запирались в избы или норы и морили себя голодом до смерти, укрощая плоть. Когда их обнаруживали власти, многие, запираясь в кельях, сжигали себя. Но иногда и без особой внешней причины предавались спасительному, как они считали, огню[856].
Если в 1648 г., когда опубликована была известная «Книга о вере», относительно времени Второго Пришествия было в целом единодушие, то со второй половины XVII в. обнаружились различные подходы к вопросу о времени наступления Страшного Суда. Официальная церковь делала упор на то, что никому не может быть известен срок, кроме Бога Отца. И не стоит о том думать, гадать...
Церковь постепенно отказывается от концепции «Москва — Третий Рим», поскольку, согласно ей, последней богоспасаемой территорией признается именно Россия, а не весь православный мир. Теория Третьего Рима уже не удовлетворяет потребности церкви в обосновании новых реалий. Зато эта конструкция вполне соответствует идейным установкам старообрядчества, которому близка мысль о последнем царстве, «духовном антихристе», и скором приходе Судьи.
Знак времени — судьба чина действа Страшного Суда, неизвестно когда возникшего на Руси, но уже существовавшего с начала XVII в. Действо совершалось в неделю мясопустную, в которую, как известно, Русская церковь в своей службе напоминала христианам о будущем Страшном Суде. В Москве действо происходило на площади за алтарем Успенского собора (впрочем, в некоторые годы оно было внутри храма). За алтарем приготовлялось патриаршее место, поблизости находилось место для государя, обитое бархатом. По традиции, за два дня посылали сторожей на плотничий двор, чтобы сделать специальный рундук, который ставился против патриаршего места. На приготовленное место ключари Архангельского собора приносили образ Страшного Суда и поставляли пред ним подсвечник. Затем ключари ставили стол, покрытый пеленой, а на нее серебряную чашу для водоосвящения и четыре шандала со свечами витыми... Служба завершалась в церкви. Она состояла из пения стихир, чтения паремий, отрывков из Деяний апостолов, евангелий, погружения в воду креста патриархом и омытия освященной водой иконы Страшного Суда. Царь должен был присутствовать на этой церемонии, но мог и отказаться. Царь Михаил Федорович редко пропускал это действо и почти всегда присутствовал (1633, 1634, 1638, 1640, 1642, 1644). Царь Алексей Михайлович, за исключением немногих лет (1662, 1668, 1670, 1673, 1675) своего царствования, обычно участвовал. А вот царь Федор Алексеевич уже не выходил к действу... Патриарх Адриан совершил его в последний раз в 1697 г.
