Категории русской средневековой культуры - [150]

Какой же предстает модель поведения царя, исходя из этой концепции? Грозный в первом послании Курбскому обосновывает религиозные права на власть. Он ссылается на соборное послание апостола Иуды (1. 22-23): «И овех убо милуйте, разсуждающе, овех же страхом спасайте, от огня [адского. — А.Ю.] восхищающе». Ссылка на апостольское послание симптоматична. В нем идет речь о Суде Божьем, о тех, кто оскверняет плоть, отвергает «начальства и злословит высокие власти» в последние времена (См.: Иуд. 1. 8). Из слов апостола Иуды Иван Грозный делает логический вывод: «Видиши ли, яко апостол страхом повелевает спасати? Тако же и во благочестивых царех и временех много обрящеши злейшее мучение»[765].

Иван IV постоянно обращался к истории падения христианской Византии. Грозный не случайно сопрягал времена: царство спасается сильной властью, а губится «рабами». В византийской пророческой литературе возможное падение Царьграда связывалось с «кончиной мира». Главным свидетельством конца света — писалось в пророчествах — будет захват мусульманами православного царства. В 1453 г. худшие опасения оправдались, и русский составитель летописи с редкой уверенностью написал: до наступления Страшного Суда осталось 40 лет. Бремя ожиданий заставляло людей и по прошествии семитысячной даты вновь и вновь возвращаться к мысли о падении христианской державы и думать о коллективном спасении[766]. Царь писал: «Нигде же убо обрящеши, еже не разоритися царству, еже от попов владому. Ты же убо по что ревнуеши — иже во грецех царствие погубиша и турком повинующимся? Сию убо погибель и нам советуюши? И сия убо погибель на твою главу паче да будет! Сего ради сему подобен еси, яко же апостол пишет к Тимофею: «Чадо Тимофее, се же веждь, яко в последния дни настанут времена люта; будут человецы самолюбцы, сребролюбцы, облазиви, горди, хулницы, пртивящеся родителем своим, неблагодарни, непреподобни, нелюбиви, наветохраниви, прелагатаи, невоздержницы, некротцы, неблаголюбцы, предатели, продерзливи, взносливы, сластолюбцы, паче нежели боголюбцы, имуще образ благочестия, силы же его отвергошася»[767].

Царское благочестие может и должно порождать «злейшее мучение». «Како же не стыдишися злодеев мученики нарицати, не разсуждая, за что кто страждет?» Со ссылкой на Иоанна Златоуста и Афанасия Великого, царь пишет: «Мучими бо суть татие, и разбойницы, и злодеи, и прелюбодеи: таковы убо не блажени, понеже грех ради своих мучими бысть, а не Бога ради».

Пролитие крови тех, кого царь считает грешниками, оправдано самой сутью царской власти. «Вспомяни же и в царех великого Константина: како царствия ради, сына своего, рожденного от себе убил есть!» — писал царь Курбскому, еще не зная, что ему в будущем тоже придется стать сыноубийцей. «И князь Федор Ростиславич прародитель ваш, в Смоленце на пасху колико крови пролиял есть! И во святых [и Федор Ростиславич, и император Костантин. — А.Ю.] причитаются!»

Святость и благочестие сосуществуют в царе вместе со страстью к «пролитию крови» тех, кто «сопротивен» власти. «Как же убо и Давид, иже обретеся Богу по сердцу и хотению, како повеле Давид, да всяк убивает усеина и хромыя и слепыя, ненавидящих душа Давидовы, егда не прияшя его во Иерусалим? Како убо их причтеши в мученики, яко не хотевшим от Бога данного царя прияти? Как же разсудиши и се, еже тако во благочестии царь и на немощной чади силу свою и гнев показа? Или убо нынешния изменники не равно ли сим злобу сотвориша? Но паче и злейше. Они убо точию возбраниша приход и не успеша ничтоже, сии же приятого от них, Богом им данного, и рождьшагося у них на царства царя, преступив крестную клятву...»

Каким представлялся Грозному идеал царя? «Подобает быти» всегда «обозрительным», иногда — «кротчайшим», иногда — «ярым». К «благим» проявлять милость и кротость; ко злу — «ярость и мучение, аще ли сего не имея, несть царь».

Мы подошли к трудному для современного сознания вопросу о спасении. Согласно церковной традиции, Божье праведное наказание, приводящее к смерти, в конечном счете ведет к спасению души. В Каноне и Молитве ангелу Грозному воеводе, сочиненных, как считает Д.С. Лихачев, Иваном Грозным под псевдонимом Парфений Уродивый (даже если дальнейшие исследования авторства не подтвердят, значение памятников от этого не уменьшится), нашли отражение общественные идеи о сути Божьего наказания[768]. Архангел Михаил в преддверии Божьего Суда наказывает грешников и содействует их спасению: «Смертью нас назирает, и от суеты мира избавляет, и на Суд праведни ко Христу представляет, и от вечных мук избавляет...» О.А. Добиаш-Рождественская, изучавшая культ святого Михаила, писала: «Он [архангел Михаил. — А.Ю.] почти на границе добра и зла. Борясь за добро, он часто бывает яростен; иногда бесцельно жесток. Он карает, убивает, сечет розгами, уносит смерчем, ударяет молнией. Это гневный Бог и святой сатана»[769]. А.М. Панченко и Б.А. Успенский справедливо отмечали, что архангел Михаил был для самодержца «учителем», образцом монаршего поведения[770]. Являясь носителем Божественной воли, великий князь как бы обретал право на наказание именем Бога. В пылу спора с Курбским, не отказываясь от идеи, что именно он принуждает грешников испивать «чашу ярости Господня», царь не оставляет им даже надежды на спасение: «Аз же верую Страшну Спасову Судищу, хотящим прияти душам человеческим с телесы, с ним же содеяше, кождо противу делом его, вси вкупе в едином лице неразлучни надвое: и царие и худейшая чадь яко братия истязуеми будут, кождо противу делу своему... Яз же исповедаю и вем, яко не токмо тамо мучения, иже зле живущим и преступающим заповеди Божия, но и здесь праведного Божия гнева, по своим злым делом, чашу ярости Господня испивают и многообразными наказании мучатся, по отшествии же света сего, горчайшее осуждение приемлюще, ожидающе праведного Судиша Спасова, по осуждении же безконечная мучения приемлют...»