Катавасия - [77]

      Ацемаз перевёл дух, продолжил запальчиво:

      - Но другое я хотел сказать, князь! Тех не страшусь я! Потому как враг - враг он и есть, тайный он ль, явный ль! Хуже я видел: тех, кто, считая, что в свете по жизни идёт, а на деле - тьме кромешной служит. Тех боюсь паче всего! Ибо не ведаю я, как с ними бороться. Разные они. Одни людям в помощи отказывают, на слабость и немощь свою сославшись: только, мол, сил и осталось, чтоб домы свои и домочадцы оборонить, коли враг приступит. Иные утеклецов обездомевших от себя гонят за то одно, что в обычаях рознь малая есть, и за то их прозванием Вражьих подсылов клеймят облыжно. За то нельзя на человека напраслину возводить! Обидишься ты, Стемид, но скажу тебе: дядя твой, Светлый князь поляничский Ростислав Мстиславич, мнится мне, токмо по названию "светлый". Ямурлаком тайным назвать его не посмею, однако же, недоброе он творит, даже если и не ведает о том. Сам суди: берегинь из земли своей изгнал, навьими подсылами их облыжно охаял. Гостей торговых обирает сверх меры, дедами установленной, половину всего товара себе в казну берёт. У рукомесленных людей своих тож половину забирает. Не по Покону он живёт, богами данному, не по Правде вашей, не по адатам нашим! Притом стены градские в небреженьи держит, а изветшали они сильно. Токмо детинец свой, почитай, по-новой отстроил, словно бы от народа своего хоронится за теми стенами. И с ротниками тож. Пограничным козакам по году корму не шлёт, брони новые не даёт, коней заводных дать жалкует. К молодшей дружине тоже самое. Одних лишь гридней старших добром привечает, холит. А ещё говорили в Киеве нам, что в прошлом годе шли по Днепру вниз с Ладоги ватажники - под Гнилым морем ямурлаков бить, так их Ростислав чрез земли свои пускать не велел, а пригрозил, что, коли не воротятся вспять, то лодьи их пожжёт, а ватажников стрелами бить прикажет. И притом бирючи его по всей Киевщине голосили, что ватажники те - ямурлаки тайные мол, и к своим якобы пробраться желали. Какие из людей и верили в то. Да и советники-бояре ближние у Ростислава ныне всё серые какие-то. Один Колун Гайлюк чего стоит. Недаром же его в народе не Гайлюком, а Гавнилюком кличут. Да ты, князь, верно, и без меня о многом ведаешь, что уж языком зазря воздух трясти. Скажи лучше: веришь ты нам, берёшь ли в дружину свою?

      В палате вдоль стен, где сидели бояре, волной прокатился ропот, то ли недовольный, толь означавший согласие. Князь поднял руку, сверкнув массивным стальным браслетом на предплечье. Шум стих. На несколько мгновений нависла тягостная, вязкая тишина. Стемид сглотнул, словно проталкивая поглубже образовавшийся в горле ком, встал:

      - Прав ты Ацемаз, во всем почти прав, и от той правды горько мне, тяжко на душе моей. Знаю я о дяде своём, и о делах его я знаю. Но не суди его прежде сроку. Ибо не всё ты ведаешь, а потому не спеши князя Ростислава чёрной краской мазать, не добавляй худого в этом мире, без того зла в достатке. Не ведаешь ты, как двадцать лет назад мой дед, а его отец - Великий князь Мстислав Пересветович рать собирал со всех земель славенских, как увёл ту рать великую Кощея воевать, с навью биться. И как сгинула та рать в едмищах полуночных безвестно. А Кощеевы навьи с упырями с той поры всю землю дреговичскую заняли, поморичей да полабичей потеснили сильно, под стенами Руян-острова что ни день толкутся. Не знаешь ты, Ацемаз Сосланыч, как Ростислав потом каждое лето с малой дружиной в те земли ходил, бил силу тёмную, да отца своего искал, верил, что в плену он Кощеевом. Не ведаешь ты, как шестнадцать лет назад привезли его полумёртвым в Киев, как год он без памяти пролежал, меж жизнью и смертию пребывая. Не ведаю я, да и никто того не ведает ныне, кроме Ростислава самого, что в том последнем его походе приключилось. Трое только кметей с ним воротилось, да ничего они людям не рассказывали. Нет их боле, все в ту же зиму погибли. Один - в полынью на Днепре попал и не выбрался. Другой - за обедом вина упился и заснул, а сон его вечным оказался. Третий, воевода Кудря - от гадюки, невесть кем в покои его подброшенной, смерть свою принял. Только что-то там у князя с берегинями неладно вышло. Потому как, только в себя пришёл да на ноги встал, приказал Ростислав гнать всех берегинь из земель своих. Тогда и Колун Гайлюк при дворе объявился. Кто таков - никто не знает. Чем он князю по душе пришёлся - никто не ведает. Ну, да с тем Гайлюком разобраться придёт время. Но дядю моего до того времени худым словом не трожь, не тебе и не мне его судить, то - Боги наши рассудят. И, покуда вече киевское иного князя не звало, иному князю не быть на столе. Довольно о том. А в войско своё вас всех беру. Земли, где селиться, укажу позже, отстроиться - люди помогут. А уж жён себе по душе - каждый сам сыщет. Негоже о мести одной думать-то. Жизнь, она дальше идёт, нас не спрашиваясь, и род людской угаснуть не должен. И дело у вас и самых важных - племена свои возродить, дабы не обедняла Мать-земля детьми своими. Подумайте о том. А ныне - не обессудьте: окончилась наша встреча, иные дела не терпят. На том и покончим.