Катавасия - [75]

      Размышления пораженного Двинцова прервали чьи-то тихие шаги. Вадим резко обернулся. Сзади подходил улыбающийся волхв лет тридцати, одетый в длинную, до колен, белую рубаху с вышивкой по вороту, обшлагам рукавов и подолу, такие же белые порты, заправленные в алые сапоги. От простого горожанина, каких немало встретилось Двинцову по пути, волхв отличался лишь тем, что на его груди, держась на тонкой стальной цепи, висел плоский серебряный диск размером с чайное блюдце с выбитым изображением летящего сокола поверх свастики с лучами, загнутыми посолонь. К удивлению Двинцова, рядом с волхвом чинно, с наисерьёзнейшими торжественными мордами вышагивали Фома и Пух. Жрец остановился возле Вадима, а собаки проследовали к центральному жертвеннику, положили на него свои морды и задумчиво замерли на несколько мгновений. Затем псы поднялись и вернулись, сев у Вадимовых ног. Волхв обратился к Двинцову:

      - Ты почто же так? Сам - в храм, а братьев своих у врат покинул. Лепо ли то?

      - Так я не знал, что им сюда можно, - смутился Двинцов.

      - Можно? Нужно! Иначе нельзя. Каждое творение Божье Творца своего постичь должно, помыслы свои и чаянья в порядок привесть. Оно конечно, не всякий зверь к храму прийти сможет, но на то и поставлены по лесам малые святилища. От века так заповедано.

      Двинцов окончательно почувствовал себя недоумком, дикарём-папуасом. Наскоро поблагодарив за науку жреца, он покинул храм. Уходил Вадим с ощущением, что наконец-то, впервые за всю свою жизнь, ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОБЫВАЛ ДОМА.

     * * *

      Дружинникам у входа в княжий терем пришлось минут пять втолковывать, зачем и к кому пришёл, вынужден был коротко рассказать. Те, уразумев, построжели, в покои пропустили, настояв, однако на сдаче им оружия, торбы и оставлении псов в сторонке у крыльца. Впрочем, предупредили, что князь с верховным волхвом заняты приёмом чужеземцев, посему попросили подождать окончания приёма сидя на лавке в палате. По внутренней лестнице (или - всходу, как выразился стражник) Двинцов поднялся на второй поверх (или третий этаж - как перевёл он сам себе). Секретарей и приёмных в этом мире пока что, слава Богам, не изобрели (Или - съехидствовал Вадим про себя, - нечисть здесь не в той силе, чтобы моглаподдодонить подобное новшество себе на вящую радость, а людям - на муки).

      В приёмной палате князя лавок вдоль стен оказалось предостаточно. Двинцов устроился поближе к выходу, осмотрелся, прислушался.

      Князь сидел у дальней стены палаты на невысоком резном стольце, склонив набок голову, внимательно слушал высокого худого иностранца с ястребиным носом, подпёртым короткими жёсткими тёмными усами. Остальные шестеро стояли рядом, время от времени кивая головами. Двинцов узнал "Персидское посольство", въехавшее в Детинец одновременно с ним. Высокий, резко жестикулируя, продолжал свой рассказ:

      - ... И тогда, узнав, что Чёрное войско пришло на наши земли, мы препоясались оружием, мы выкрасили хенной хвосты своих коней, и мы не стали ожидать врага за стенами своих крепостей. Нет, мы все, кто мог держать оружие, вышли навстречу Чёрному войску, так, как учат Светлые боги и наши пращуры. На клич Светлого князя племён картвели - Вахтанга собрались под его стяги многие народы и племена: привёл своих хайев старый князь Васпур, пришли адыги и шапсуги, пришли парсы и согдийцы, прискакали на битвы далёкие массагеты, пришли с князем Лечи его начхо и вайнеху, андийцы и лакцы, авары и цахуры, встали рядом с нами аланы и многие другие пришли. И сошли с небес младшие боги наши - тарамы и дзуары, людского прошлого не забывшие, и вновь облеклись плотью и препоясались мечами. Мы встали на перевале, собой преградили путь к нашим старикам, к нашим женщинам и детям. И бились мы в долине меж гор три дня и три ночи, и никто не мог одолеть. Но ударили в спину нам те, кто вчера звался друзьями и братьями нашими, кто, улыбаясь нам, уже готовил страшное предательство, продав свои души Чёрному богу, тайными ямурлаками оказавшись. И отошли мы, и не успели подобрать павших своих и дать им достойное мужей и воинов погребение в очищающем огне и не успели наши братья-волки исполнить волю всякого павшего на поле битвы воина - съесть своих павших братьев-людей. И горе великое было нам наутро, когда в первых рядах вражьих увидели мы павших недавно братьев и соратников своих. Злою силою оживлены их тела были. Ни чести, ни родства более не ведая, стали они навью бездушной. И вели их в бой демоны наших гор, подобные вашим упырям - уаиги и убуры, те, которые недавно ещё прятались в самые глубокие ущелья при одном звуке имён героев наших, наших нартов. Шли против нас лица знакомые, но только тела это были. Ибо души их отлетели уж к Богам на небеса, а тела, словно сосуды пустые, тьмою налились. Но горько было нам, даже зная это, оружие своё направлять на лица знакомые. И трудно, князь, убить такого навья, лишь голову ему срубить надо, да и то он, безглавый недолго идёт ещё и оружием своим вслепую машет. И больше их бы было, но, на счастье наше, не зарывали наши народы своих мёртвых в землю, не оставляли на вершинах деревьев, как народы иные. Только первой волной навьи шли. Следом накатились оборотни-волколаки - ямурлаки-отступники братьев наших волков. И волки им навстречу вышли, пастырем своим ведомые, светлым богом Тутыром и волком-прародителем - Уархатом. Последней стала для них эта охота, ибо лишь серебро на стрелы насадив, смогли мы с волколаками управиться. А Тутыр с Уархатом пали замертво, бессмертие своё утратив при виде гибели племени своего.