Катавасия - [68]

      - Где я? Ты кто?

      - Сейчас-сейчас! - Лях подхватил девочку на руки, спрыгнул.

      Его подхватили, приняли девочку. Молчавшая доселе толпа разразилась радостно-удивлённым гулом. Кто-то, пробившись, хлопал по плечу, кто-то пытался расспрашивать. Яра, бледная, глядя на Марцинковского расширившимися глазами, протянула тряпицу:

      - Утрись, губу вон прикусил.

      Машинально взял тряпку. Утёр кровь, уставился непонимающе, замер. Затем осторожно провёл пальцем по дёснам, ещё раз. Завопил:

      - У меня же зубы выросли!

      В ответ раздался дружный хохот. Клёст, треснув ещё раз по плечу, скалился:

      - Чудак-человек! У него человека к жизни вернуть вышло, а он - о зубах!

      - Я? - Смог?! - до Александра только сейчас дошло случившееся, - Стойте! Я сейчас! Я ещё!

      Оттолкнув кого-то, вновь прыгнул на погребальную поленицу, прижал к груди одного из мальчишек ладони, зажмурил глаза, взмолился: "Ну!" Плечи трясло от напряжения, тело свело приступом уже знакомой боли. На краткий миг сияние озарило его фигуру и погасло. Он всё ещё продолжал стоять на коленях у тела, вдавливая ладони в грудь, пошатываясь от накатившего приступа слабости. Птах, взобравшийся следом, потянул за плечо:

      - Пошли, Ляше! Лях! Очнись! Пойдём же! - силой стянул Марцинковского вниз.

      Тот сел на землю, закрыл лицо руками, зарыдал бессильно:

      - Ну почему? Ведь вышло же! Я сейчас... я ещё!

      Вскочил, шатаясь, рванулся было вновь. Его удержал Тур, обнял:

      - Уймись! Нельзя больше. И им не поможешь, и сам сгинешь.

      Александр поднял голову, спросил с надеждой:

      - А потом? Да-да, я вот передохну, и ещё. Вы только не хороните пока. Я знаю, я смогу. Вы увидите, Вы ж видели, да?

      К ним подошли остальные берегини, отвели Марцинковского в сторону, усадили на траву. Ольха терпеливо, словно малому ребёнку, принялась втолковывать:

      - Ты пойми: мы ранее про такое только слышали, давно уж не было. Дар тебе, конечно, Богами дан такой. Только часто его не применишь. И помочь не сможешь, и сам погибнешь раньше срока.

      - А когда можно будет? - перебил Александр.

      - Сорок дён надо, чтоб силы восстановились. Силу, конечно, Боги дают, человеку такое невмочь. Только, чрез себя её пропуская, сам обессиливаешь. Так что не надо, Ляше, не поможешь уже никому.

      - Не-е-ет! - Марцинковский вскочил, оттолкнув Тура, побежал к поленице, вскарабкался, бросился к мальчонке, прижал к груди ладони, задрал голову к небу, заорал дико, страшно:

      - Бо-о-ги! Мать вашу! Слышите?! Плевать я хотел на вас, коль вы, обнадёжа, тут же и забираете! Слышите меня?! Дали дар свой гадский, так пусть работает! Сейчас! Не через сорок дней, а сейчас надо! Не хотите?! Тогда я сам! Своей силой управлюсь! Срал я на ваши подарки! - Александр всё сильнее вдавливал ладони в тельце.

      Вскочившие следом Тур с Клестом не успели оттащить матерящегося Марцинковского, как были сброшены вниз ударной волной, сопровождавшей резкую световую вспышку. Марцинковский свалился на тело, застыл, продолжая давить на грудь мальчика.

      Опомнившиеся воины, проморгавшись от "зайчиков", мельтешивших в глазах, забрались наверх, потащили вниз Александра. При этом Клёст нечаянно наступил на мальчишечью ногу. Неожиданно тот вскрикнул:

      - Ой! Ногу больно!

      Клёст шарахнулся, оторопело уставившись на мальчонку. Тот сел, согнулся, потирая ушибленное место, непонимающе обвёл глазами поленицу, тела погибших, собравшийся внизу народ:

      - Где я? А ямурлаки ушли? Отбились, да? - уставился себе на живот - А как?... Я помню, меня в живот сулицей...

      Птах стащил пацана за руку с помоста:

      - Всё в порядке, успокойся, ямурлаков побили. Тебя как звать-то?

      - Снежко. А...

      Птах перебил, стараясь не давать мальчишке спрашивать:

      - По которой весне?

      - По десятой, - мальчишка торопливо спросил: А мама где, батя?...- запнулся, наткнувшись на молчание дружинника, - выдохнул, уже всё понимая: Ямурлаки?

      - Да, - прижав к себе Снежка, ответил Птах. Зачастил, пугаясь новых вопросов: Ты, младень, и сам уж... Богов благодари, да вон Ляха, - воин указал на лежащего Марцинковского, над которым склонились берегини - Он из мёртвых тебя вернул. Так-то вот... А сам вот...

      Тур обернулся:

      - Будет жить чудотворец ваш. Как жив остался - ума не приложу! Но жить будет. Упрямый, паразит, на упрямстве своём, небось и выжил.

      - А что с ним, как он? - спросил Птах.

      - В себя придёт и всего дел-то. Ладони только попалил. Ольха вон повозится, пальцы счесть не успеешь, как следа не останется. Мы, конечно, не чудотворцы какие, но кой-что всё же умеем.

      Марцинковский очнулся, сцапал за ворот Ольху:

      - Ну? Вышло?

      - Вышло. Жив парень... Ты чего? Стой!

      - Я щас второго!

      На Александре повисли трое. Какой-то воин вопил благим матом:

      - Да стой ты, конь лыковый! Сказано тебе: нельзя боле! Жить надоело?! Стой, дурень!

      Сзади подошла Ольха, мягко тронула за плечо:

      - Поздно уж, Ляшенько, поздно, золотко моё. Ты садись, водицы испей...