Каспер и рождество - [9]

Вместо денег привидения норовили всучить всякую дребедень вроде патентованной ведьминой мази для хорошего скольжения в воздухе при минусовой температуре, или специальный краситель, от которого призрак начинал светиться нежно-розовым или любым другим (вплоть до черно-желтых шашечек) светом. Дядюшки волокли все это добро в портлендский магазин «На Лысой горке», чей владелец, старый Отто Махер, скупал за бесценок всякие оккультные аксессуары. Шланг подозревал, что Отто на каждой сделке надувает их как минимум на пятьдесят процентов, но, по правде говоря, деваться было некуда – найти покупателя даже на шапку-невидимку было невозможно без вот таких бесчестных посредников.

Сегодня день был на редкость неудачным. Дядюшек угораздило нарваться на призрак индейца Соколиное Ухо, который жил здесь около двухсот лет назад, и погиб в схватке с колонизаторами. Шланг пятнадцать минут объяснял ему значение слова «реклама», потом понял, что это бесполезно, и попытался объяснить значение слова «журнал». В конце концов дядюшкам пришлось (о позор!) втолковывать Соколиному Уху, что такое деньги.

Но даже и тогда индеец ничего не понял.

– Признавайся, краснокожий, – вскричал Шланг, – что ты припрятал перед смертью золотой самородок размером с собачью голову!

Соколиное Ухо гордо покачал головой.

– Моя не прятать собачий голова.

Но Шланг не был бы Шлангом, если бы не раскрутил индейца хотя бы на какую-нибудь мелочевку... И теперь дядюшка держал в руках покрытый индейской вышивкой замшевый мешочек. Это был специальный волшебный мешочек для дурных снов. По идее создателя, они должны были перерабатываться там во всякие приятные и ценные мысли.

– Б-блин, – Шланг с чувством плюнул вниз, на шляпу какого-то прохожего. – Хорошо еще, что он нам не сунул засохший кусок яблочного пирога...

Он вдруг резко спикировал к окну какой-то конторы и вернулся с карманным калькулятором. Дядюшка Шланг сосредоточенно защелкал клавишами.

– Если так дальше пойдет, мы сможем стать людьми только к концу двадцать первого века, – с досадой прошипел он, швыряя калькулятор обратно в окно.

Раздался звон разбитого стекла.

– Нафиг надо..., К тому времени Ельцин объявит войну Штатам, – с видом политического обозревателя заявил Толстяк. – И людей тут вообще не останется. Одни только привидения.

– Ты дурак, Толстый, – оборвал его Вонючка. – Ельцин помрет еще в двадцатом веке.

– Сам дурак. Ельцин бессмертен. На Кладбищенской горке говорили, что ему пересадили печень гигантской черепахи.

– Хватит вам городить чушь, – мрачно сказал Шланг. – Надо как-то выходить из положения.

– Но как? – воскликнули хором Вонючка и Толстяк.

– Может, сколотить артель? – Шланг принялся рассуждать вслух. – Собрать со всех окрестностей убогих недоделков вроде Соколиного Уха, усадить за изготовление таких вот дерьмовых кульков, – он потряс в руке мешочком для сновидений. – Ну, и наладить оптовый сбыт через того же Отто Махера.

– Иди ты, – отмахнулся от него Толстяк. – Тоска зеленая.

– Зеленая – это точно, – неожиданно согласился Шланг. – Потому что прибыльная.

Дядюшки ловко обогнули небольшой холм и перед ними во всей своей мрачной красе явился замок Уипстофф.

– Ого! – сказал Вонючка, глянув в светящееся окно на втором этаже. – А у папаши Харви, кажется, гости!

* * *

Стекла задребезжали. Зловещий гул, постепенно нарастая, приблизился к кабинету Джеймса Харви настолько, что шпингалеты на окнах сами собой открылись и рамы с резким скрипом поехали вверх. ,

Крррр-г-г-г-бах!!..

Несмотря на то, что на улице был зверский мороз, дядюшки по привычке ввалились к Харви через окно.

– Привет, начальник! – гаркнули они, эффектно выныривая из клубов холодного воздуха. – Ты чего сегодня такой взъерошенный, а?

Шланг подлетел к доктору и фамильярно потрепал его по голове.

Несмотря на то, что психиатру удалось наладить с дядюшками ровные приятельские отношения, манеры последних не стали от этого много лучше. Дядюшки могли вот так запросто выморозить кабинет, без спросу усесться на рабочий стол Харви и покопаться в его бумагах, или того хуже – загнуть что-нибудь нецензурное в присутствии Кэт. Но все это они делали опять-таки из дружеского расположения к доктору и его дочери...

Джеймс Харви бросился закрывать окно.

Дядюшки тем временем сосредоточенно рассматривали старичка Хичкока и Билла Кефирсона. Лицо мэра успело приобрести нездоровый дрожжевой оттенок; рыхлые щеки тряслись мелкой дрожью, словно подошедшее тесто. Мистер Кефирсон вжался в кресло и непроизвольно заскреб ногтями по подлокотникам. Ладони его взмокли и оставляли на полированном дереве грязные разводы.

Хичкок, напротив, сохранял полнейшее спокойствие. Он неспеша уселся на стул, скрестив свои кривые ножки, откинулся на спинку и водрузил банку с пивом себе на живот.

В глазах его, устремленных на дядюшек, не было заметно даже любопытства.

– Босс, – Шланг повернулся к Харви. – это что, твои новые кореша?

Психиатр молча и раздраженно захлопнул окно.

– Лысого я уже где-то видел, – кивнув в сторону мэра, заявил Толстяк. – Он местный. У него голубой «Бьюик». А этот седой хрыч... – взгляд Толстяка уперся в Хичкока, – Братцы, да от него воняет!