Каширское шоссе - [9]

18

После описанных диванных переживаний я ненадолго заснул и проснулся в пять часов утра. В комнате было темно и тихо. Я зажег настольную лампу, взял Библию и стал читать Бытие, а затем одно из посланий апостола Павла. То, что я читал, впервые наполнилось для меня понятным и абсолютно истинным смыслом, причем совершенно новым.

Я ясно «видел», что в Библии не написано бесконечно больше, чем написано и, главное, что там зашифрована настоящая природа людей, что «люди» — это маскировка неких грандиозных космических сил. Я был переполнен чувством эйфорического восторга — как те сумасшедшие в рассказе Эдгара По, распихавшие по палатам врачей и на время занявшие их место. Смысл этого восторга был в том, что, мол, как отлично мы вас обманываем, вы думаете, что мы люди, а на самом-то деле мы — петухи, лягушки, пробки от шампанского и чайники. Этот экстатический восторг от знания «истины», что на самом-то деле я чайник с крыльями, а не человек, восторг от того, как хорошо я это скрываю, притворяясь человеком, во многих местах составляет пафос Библии и особенно посланий Павла — предводителя сумасшедших (разумеется, все здесь сказанное не имеет никакого отношения к церковному, конфессиональному ап. Павлу), занявшего место главврача психбольницы после «переворота» и поучающего свою сумасшедшую паству, «говорящую на иных языках», «различающую духов» и прочее. Разумеется, тогда я не мог позволить себе таких кощунственных сравнений, ибо сам был целиком проникнут этим пафосом и восторгом «крылатого чайника», буквально кипел и брызгал, упиваясь мудростью недомолвок, умолчаний, хитрых противоречий библейского текста, сопровождая свое шизофреническое понимание внутренними радостными кивками — ага, вот в чем дело, оказывается, наталкиваясь то там, то сям на тонкие намеки «темных мест», которые мне были абсолютно понятны. Одним словом, в моем сознании произошел полный переворот — вместо экзистенциального переживания витальности я стал экзистенциально переживать Логос, знаковую систему, что дало мне впоследствии возможность «различать духов», «созерцать бесплотные чины» и т. п.

Одновременно накатывали на меня и волны духовного благочестия и строгости, чувство необходимости духовного служения, которое, как я тогда решил, должно заключаться в ежедневном вставании в 5 часов утра, чтении молитв и Библии. Питаться я должен был только просфорами и святой водой. Мне казалось это вполне достаточным, все остальное должен был мне заменить «святой дух».

Отложив книгу и продолжая сидеть на диване в приятных мечтаниях о своей будущей «святой» жизни, я вдруг заметил, что левая штора на окне стала раскачиваться, причем она раскачивалась, когда я думал, что вот сейчас она будет раскачиваться. Телекинез этот меня напугал и я перестал на нее смотреть. И в тот же момент наткнулся взглядом на пару войлочных сапожек, носы которых выглядывали из-под правой шторы. Отчетливо помню, что в комнате, верное у меня в голове, сразу образовалась атмосфера фильмов ужасов. Первой моей мыслью была мысль, что за шторами кто-то стоит. Набравшись храбрости, я подошел к окну и обнаружил, что за шторой стояли детские зимние сапоги. И все же часть моего сознания не согласилась с таким прозаическим объяснением и я как-то приглушенно продолжал считать, что это было «знамение», и что в какой-то момент там действительно стояла душа Ани, благословляющая меня на духовный подвиг служения.

Интересно, что в последние дни моего пребывания в сумасшедшем доме мне «объяснили» происшествие с раскачивающимися шторами. Некто Стасик (он всех уверял, что он совершенно нормальный, так как у него в голове не летают вертолеты), прогуливаясь со мной по длинному больничному коридору, указал мне на раскачивающуюся оконную штору и значительно, как бы намекая на мне известное, сказал: «Видишь, от ветра раскачивается», — и обратил мое внимание на приоткрытую форточку, откуда, видимо, действительно, шла струя воздуха и раскачивала штору. Так, вероятно, было и у меня в комнате. Замечу, что мы с ним ни о чем, кроме погоды, никогда но разговаривали, изредка вместе и молча прогуливались по коридору. И то, что он вдруг ни с того, ни с сего заговорил о шторе, причем таким многозначительным тоном, как будто ему известен тот смутивший меня эпизод, было, разумеется, еще более удивительным. Призывая меня не искать чудесного там, где все можно объяснить рационально — таков был подтекст его замечания — он как бы в насмешку продемонстрировал мне еще более чудесное явление ясновидение. Конечно, все это вполне можно объяснить случайным совпадением. Но эти неотвязные, акцентированные совпадения преследовали меня тогда на каждом шагу.

19 [2]

Наконец рассвело и Вера с ребенком встали. Мы позавтракали и я пошел в магазин за продуктами. Выйдя на улицу, я еще острее ощутил, что нахожусь в измененной реальности. Опять сыпался этот серебристый, светлый, нездешний снежок. Мне было одновременно и неуютно, и интересно. Кроме того, я чувствовал незнакомые мне раньше внутренние силы, энергетическую заряженность собственного тела и окружающих меня предметов. Эта инородность, новизна среды придавала всем моим ощущениям и восприятию своеобразный привкус «посмертности». Казалось бы, все на своих местах — дома, деревья, прохожие, земля, небо, снег — но реальность была другая, непохожая по ощущению ни на сновидение, ни на обычную согласованную реальность. Помню, что я ее тогда определил как «ангельскую».