Кащенко. Записки не сумасшедшего - [58]

Лизин муж был тот самый хирург, что оперировал его жену. Муж выходил к нему в коридор и с превосходством профессионала объяснял ему, профану, что будут рецидивы, галлюцинаторные боли, еще какая-то хрень, что это будет его жизнь и другой ему не дано. А он лишь видел превосходство самца, учуявшего покушение на его собственность, и это давало надежду. Когда жене стало лучше настолько, что нельзя было счесть предательством с его стороны выходной день на даче, он пригласил обоих к себе в гости. За столом он умело и споро напоил мужа до полного расставания с чувством превосходства и, пока тот храпел в гостиной, нежно и убедительно трахнул его жену на верхнем этаже в японской комнате, где по камешкам струился ручеек. Кажется, даже два раза. Лиза целовала его и шептала, как целовали и шептали ему в последний раз лет двадцать назад. Она всегда ждала именно его. Ждала все восемь лет ее брака с мужем-хирургом, а до этого еще десять лет брака с кем-то другим.

Спустя еще неделю к жене вернулось то, что медики называют сознанием. Когда оно приходило, жена просила вина, чтобы не так болела голова, и проклинала его за то, что в сговоре с врачами он искалечил ее трепанацией черепа, хотя всего-то надо было ранку на голове зеленкой помазать. Потом сознание отступало, и она рассказывала, как ходила на охоту на кабана, потому что сын просил дичи к обеду. Ему же и на ребенка наплевать, и на маму парализованную: рожа наглая, опухшая, спихнул ее в больницу, а сам квасит.

Через месяц он перевел жену в реабилитационный санаторий, нанял сиделок и массажистов, принялся разгребать завалы на работе. Он забыл, как изводили его вечные звонки жены среди рабочего дня, он ждал звонков Лизы, и если не слышал их целый час, то звонил сам. Он ждал ее голоса, сидя в приемной шефа, он прерывал совещания, чтобы выскочить в бытовку и произнести: «Мой маленький, почему ты грустишь, я же с тобой, я тут, рядом…» Он никогда не знал, что нести такую милую чушь – это счастье, он захлебывался от нежности, когда она произносила: «Мне плохо без тебя». Безысходность предательски поменяла цвет и вкус – он же не бросит жену, калеку, с которой прожита жизнь, но и без Лизы жизни не будет.

Новый вкус безысходности был сладок, и он несся по пробкам, чтобы убедиться, что Лиза мучается вместе с ним. Лиза выскакивала в пальтишке поверх халата к воротам больницы, обнимала его, просунув руки под его пиджак, и шептала, что не в силах дождаться вечера. Он вслушивался в ее слезы, в слова, что муж все понимает, грозится ее прибить, и радовался, что Лиза принадлежит ему. Лиза мучилась от того, что он есть в ее жизни, но не каждую минуту, а ей нужна каждая, они слишком долго ждали друг друга. Ей нужно ждать его по вечерам, готовить ему ужин, вдыхать запах его свежевыглаженных или грязных рубашек, да хоть бы и трусов с носками. Она будет, конечно, ждать, сколько потребуется, но это с каждым днем труднее, и вообще, сколько можно встречаться в чужой съемной квартире.

Он никогда и никого не пускал в свою жизнь, но жизнь стала настолько иной, что не рассказать о ней было невозможно. По крайней мере, той единственной приятельнице по работе, которая была способна понять. Он изумлялся тому, что может быть счастлив, даже когда Лизы нет рядом. Достаточно собственных слов о ней, рвущихся из него неумелым рассказом. Слушательница, все понимающая женщина, сменившая трех мужей, смотрела на него с сочувствием, как смотрят на человека, чья болезнь не поддается лечению, но неизбежно исцеляется сама собой. Он злился, что она не хочет его понять, и повторял, что летает. Только это слово передавало его состояние.

– Летать невозможно, а я лечу. Не чувствую тела, поднимаюсь, расправляю крылья, понимаешь? Так не бывает, это нереально, но это же есть. Ты понимаешь, какое это чувство?

– Да, крепко тебя, дружок, скрутило. Что могу сказать, наслаждайся, пока это с тобой.

– Ты же знаешь, что мне никто не был нужен, но это совсем другое… Ты понимаешь, что я не могу бросить жену?

– Понимаю. И не бросишь ты ее никогда. Ты не торопись, радуйся… пока…

– Заладила одно и то же… Ой, Лиза звонит!

Из комнаты отдыха минут пять долетали слова «маленький мой…». Он вернулся в кабинет, брякнул айфон на стол, произнес с неискренней досадой: «Минут на сорок хватит, потом потребуется подзарядка». – «Подсели?» – спросила собеседница. «Угу», – счастливо хмыкнул он.

Жизни жены уже ничто не угрожало, но изменений к лучшему тоже ждать сложно, главное – не нервировать, чтобы не было рецидивов прежней силы, как сказал худенький, с монгольскими скулами, пожилой врач. Охоты на кабана сменились жалобами на массажиста, который выламывает ей ногу и руку, от чего и рука, и нога совсем онемели, а ведь еще буквально неделю назад она бегала по даче, а теперь вот лежит. И какого черта муж приставил к ней эту сволочь домработницу, которая ее кормит отравой и опять спрятала бутылку вина, будто она алкоголичка какая-то? Ведь мама уже выздоровела, звонила сегодня, вот пусть он ее и привезет вместо домработницы.

В воскресенье прикатил сын, сообщить, что разводится во второй раз. Выгнать жену назад к родителям он пока не может, жена же не виновата, что он встретил новую любовь, да и он в этом не виноват. В этом никто не виноват, так получилось, а жить с новой любовью ему, кроме как на даче, негде.