Карузо - [155]

— Что вы думаете о президенте Вудро Вильсоне?

Карузо-младший ответил, что ему не очень нравится то, что Вильсон поддержал присоединение Триеста и Далмации к Югославии.

На следующий день в одной из нью-йоркских газет появилась статья с заголовком: «Сын Карузо не одобряет политику президента Вильсона!»

Отец пришел в ярость.

— Запомни, Мимми, никогда не отзывайся плохо при журналистах ни о чем и ни о ком! Не смей осуждать ни религию, ни политику, ни других певцов!^[375]

Сам Карузо умел виртуозно обращаться с прессой. Репортеры любили его, а он с пониманием относился к их работе, несмотря на то, что тенора временами невероятно раздражали их настойчивость и чрезмерное любопытство:

— Что поделаешь — они ведь должны как-то зарабатывать на жизнь!

Карузо всегда чувствовал, что от него хотят услышать. Например, в Америке он говорил журналистам о путешествии:

— Плавание было ужасным, море бушевало!

В Италии он описал бы его по-другому:

— Это было изумительное плавание! Такого спокойного моря я давно не видал!^[376]

Однако в последние годы репортеры вконец утомили Карузо. Он писал жене: «До чего же шумный это народ! Они стараются узнать то, чего даже я не знаю о себе. Я устал от них. Я вообще устал и хочу пожить в стороне от людей, чтобы забыть всех и чтобы все забыли меня…»^[377]

Постоянное пребывание на людях, невозможность куда-либо выйти без того, чтобы не привлечь к себе внимания, крайне утомляли Карузо. Он действительно хотел спокойного семейного счастья…

Глава шестнадцатая ПОСЛЕДНИЕ ГАСТРОЛИ, ПОСЛЕДНЯЯ РОЛЬ…

Несмотря на то, что к моменту отъезда в Америку Мимми было уже пятнадцать, Карузо попросил мисс Сайер сопровождать его. Однако присутствие гувернантки не радовало Дороти — слишком уж много мисс Сайер знала о семейных перипетиях ее мужа! Поэтому она решила поскорее избавиться от нее. А для этого нужно было отправить подальше младшего сына Энрико. По ее настоянию Мимми определили в школу-интернат для мальчиков, которую когда-то посещал брат Дороти — Ромейн, а мисс Сайер была сразу же уволена. Для юноши это стало ударом — ведь воспитательница заменила ему мать. Карузо выплатил ей выходное пособие, но на этот раз не щедрое, как обычно. Вероятно, Дороти искусно настроила мужа против гувернантки. Карузо часто поступал вопреки тому, что от него хотели, и Дороти быстро научилась этим пользоваться.

Мисс Сайер была очень травмирована тем, что человек, семье которого она отдала столько лет жизни, так холодно с ней расстался. Она решила не возвращаться в Старый Свет и нашла работу в другой семье. Дороти же взяла для воспитания своей девочки другую гувернантку, из Скандинавии, на взгляд Мимми — чересчур чопорную.

Дороти в своих воспоминаниях описывает мисс Сайер как женщину, смертельно боявшуюся Карузо. Но его младший сын рассказывал, что мисс Сайер относилась к Карузо с величайшим почтением, но без малейшей робости, и привел в доказательство этого пару эпизодов.

Однажды, будучи проездом в Пизе, семейство Карузо отправилось посмотреть реставрацию алтаря одного знаменитого собора. Кругом валялись кусочки мозаики. Карузо собрал в горсть часть обломков и спрятал, как сувенир, в карман. Мисс Сайер строго на него посмотрела и сказала:

— Господин Карузо, не делайте этого! Подумайте, что произойдет, если каждый посетитель будет брать по кусочку? Что останется от этой прекрасной мозаики? Положите обратно!

Смущенный Карузо вынужден был положить обломки на место…

Вскоре по прибытии в Нью-Йорк Карузо попросил Мимми напечатать от его имени несколько писем, но юноша ответил, что не умеет печатать.

— Ты же играешь на фортепиано, так?

— Да, папа.

— Так почему же ты не можешь напечатать мне письма?

Мисс Сайер, которая была за дверью, вошла и сказала:

— Господин Карузо, не говорите глупости. Печатание на машинке не имеет никакого отношения к игре на фортепиано, и вы это прекрасно знаете. Или вы хотите, чтобы он это сделал левой пяткой?

Карузо расхохотался, а Мимми был потрясен тем, что мисс Сайер перечит всемогущему Карузо…

В середине сентября, пока было время до открытия сезона «Метрополитен-оперы», Карузо, оставив родных в Нью-Йорке, отправился на гастроли в Мексику. Эта страна считалась весьма криминальной. Для американца слово «мексиканец» было едва ли не синонимом слова «бандит». Поэтому для охраны Карузо (как национального достояния!) было выделено пятьдесят солдат.

В поезде, следовавшем в Мексику, Карузо ежедневно писал жене письма, подробно рассказывая о событиях, которые ему представлялись важными. Правда, когда Дороти впоследствии опубликовала письма в своей книге, они уже во многом отличались от оригиналов. Дело в том, что доверяя Бруно Дзирато всю деловую переписку, Карузо почти все письма жене писал собственноручно. Он плохо говорил по-английски, но еще хуже на нем писал — с огромным количеством ошибок и неверных оборотов. Иногда о том, что он хотел сказать, в буквальном смысле приходилось догадываться. Позднее он стал писать на итальянском, так как Дороти учила этот язык довольно быстрыми темпами. Но и выражаясь на родном наречии, Карузо не блистал грамотностью. Ко всему прочему, некоторые фрагменты приходилось купировать — но это как раз дело обычное для личной переписки. Вдова Энрико проделала немалую редакторскую работу, прежде чем письма ее мужа увидели свет, и сегодня они читаются легко и с большим интересом. В них, в отличие от интервью, Карузо предстает без обычной маски, которую он надевал, общаясь с журналистами. И он не скрывал от Дороти то, что всегда скрывал от публики — как он плохо себя чувствует, как он устал, как волнуется за свою вокальную форму, как раздражают его некоторые коллеги… Дороти вспоминала: «Мы писали или телеграфировали друг другу каждый день, а иногда по два-три раза в день. У него усилились головные боли, и я все время беспокоилась…»