Картонная пуля - [24]

— Разве вы меня не помните? — обратился Хальзов к рябому с горючей обидой в голосе.

Я всегда удивлялся количеству его знакомых. Когда Саня идет по центру города, пешеходы раскланиваются с ним через каждые двести метров. Среди них водитель троллейбуса номер семь и стриптизерша из «Вавилона», центровая женской баскетбольной команды мастеров и киномеханик «Победы», начальник управления охотничьих ресурсов областной администрации и дворник магазина «Универсам», известный бандит Зефир и хрупкая кареглазая секретарша Заельцовского народного суда. С центровой баскетболисткой Шура и меня однажды познакомил. Ее розовые ушные раковины маячили очень высоко, я испугался, что если с ней заговорить, то получится, как во время телефонных переговоров со штатом Флорида — ответа дожидаешься пару секунд, но девушка оказалась на удивление реактивной и общалась остроумно.

…Однако Кривой Нос Хальзова узнавать не спешил:

— Кто ты такой, что я тебя должен помнить? — высокомерно поинтересовался он.

— А сейчас?

Хальзов прикрыл ладонями нижнюю половину лица, изображая стоматолога в марлевой маске. Нос прищурился, его и без того неровное лицо еще более исказило мыслительное усилие.

— Завтра в двенадцать, — неожиданно назначил Хальзов.

— Что в двенадцать?

— Приходите завтра в двенадцать, я вас приму.

С этими странными словами доктор ударил рябого по зубам так, что они брызнули в разные стороны.

Произошла свалка, в центре которой, похожий на оживший сейф, возился Хальзов. Воспользовавшись суматохой, я совершил поступок, недостойный верного друга, — сбежал. Единственный охранник, не пожелавший связываться с Хальзовым, следил за мной с холодным интересом. Когда я двинулся мимо него, вежливо посторонился, вероятно испугавшись пистолета, и преследовать не стал. Странный тип…

Ввязаться в затяжную потасовку означало для меня прямым ходом направиться в Железнодорожный райотдел, а оттуда, вероятнее всего, на улицу Караваева. А Хальзову все равно ничего не сделается — он бронированный.

Глава 10

Головной офис Центра политических технологий размещается в трехкомнатной квартире на улице Восход в пятиэтажке рядом с «Аквариумом». Еще этот пивбар называют «Стекляшкой», но для меня он с детства — «Аквариум».

С полгода назад, прошлым летом я заезжал в Центр мимоходом вместе с Терехиным. Ничего особенного — и не квартира, и не офис. На кухне плита, три табурета и стол с круглыми следами от кофейных чашек, в гостиной диван под старым полосатым покрывалом, ученический письменный стол, книжный шкаф с двумя рядами нечеловеческих по глубине художественного содержания изданий, от брошюры с бессмертными ленинскими шагами — «то вперед, то назад» до «Последнего вагона на Север» и такого же последнего «Броска на юг»…

И лишь одна деталь ярко светилась среди неброского интерьера — секретарь-референт Марина, девушка лет двадцати пяти. Точнее сказать: не светилась, а сверкала загаром. Бессменной терехинский заместитель Миша, заметив мой интерес, проинформировал шепотом, что она такая загорелая везде, то есть во всех местах. От этого мне стало немного грустно — не от того, что референт загорелая во всех местах, а от того, что об этом знает заместитель.

Теперь, в конце зимы, никаких существенных перемен в Центре политических технологий не произошло, не считая того, что кухонный стол завалили остатками сегодняшнего роскошного фуршета. И к сожалению, в квартире не наблюдалось референта.

В большой комнате с ленинским наследием Терехин вел негромкие переговоры с незнакомой мне холеной личностью мужского пола, хотя насчет пола, может быть, и не следовало бы так безапелляционно утверждать.

Терехин из-за стола окатил меня недовольным взглядом, сделав знак рукой, который можно было интерпретировать как «ах, оставь меня, постылый!», но я предпочел решить, что он просит обождать. Миша, присутствовавший на фуршете, тоже демонстрировал презрение к моей персоне — открыл дверь, бросил взгляд исподлобья и, не обмолвившись ни словом, вернулся на кухню к продуктам.

Бесцельно прогулявшись по коридору, я заглянул в обе пустые комнаты, вернулся к кухне и заметил, чтобы завязать разговор:

— А референта вашего, значит, нет?..

Миша не хотел со мной разговаривать, но как вежливый человек бзфкнул:

— Значит, нет.

— Она как?.. Все такая же загорелая?

— Все такая же.

Мишу понять можно, но все же стоит ли так убиваться? Если бы он незваным притащился на мой день рождения, развязал войну и уронил на тарелки громилу Хальзова, я бы не стал дуться, а только вежливо сказал: «Миша, нельзя ли поосторожнее?»

Разговор не клеился, и я вновь ушел в свободную комнату, где на стене, как в школьном кабинете географии, были собраны на рейках одна над другой с десяток больших карт и поверх остальных подробная карта Европы на английском языке, исчерченная черным и красным фломастерами. Соединяя Германию, Грецию, Венгрию и Англию с Белградом, висели недвусмысленные черные стрелы. При виде схемы боевых действий меня охватило странное чувство, будто я очутился в бункере Гитлера, где рождались грандиозные замыслы.

Наткнуться в офисе Терехина на живой, то есть изменяющийся план далекой войны, было так же странно и неожиданно, как под Новый год повстречать распевающую песни тропическую лягушку возле чума чукотского оленевода. Чушь какая-то! Замаскированный командный пункт, откуда тайная группа натовских генералов руководит воздушными налетами на несгибаемых сербов!