Карточный домик Путина - [8]

Либеральные экономисты, услышав эту банальную, в сущности, истину, начинают отчаянно возмущаться, ссылаясь на коррумпированность и клановость нынешней власти. Они правы, но в том-то и дело, что нынешняя коррумпированная власть ничего забирать у олигархии и не собирается, она вообще не может уже управлять. Она способна лишь раздавать остатки национального достояния. И по большому счету нет разницы, будут ли их раздавать «по любви» или «по справедливости».

Сюжет о трогательной любви Правителя к семье Трех Ротенбергов мог бы лечь в основу трогательной рождественской сказки. Если смотреть на него «сверху». С позиций власти. Но «снизу», с позиций общества сказка получается довольно страшной. И чем дальше, тем страшнее.

Историк Сергей Нефедов, считающий себя «левым мальтузианцем», применительно к дореволюционной России высказал гипотезу, что элита периодически начинает «съедать» страну, которая находится у неё в управлении.

Если Томас Мальтус считал, что население растет быстрее, чем увеличиваются средства для его существования, то Нефедов, ссылаясь на данные русской истории, доказывал: элита размножается слишком быстро, чтобы население могло её прокормить.

В данном случае не так уж важно, насколько Нефедов прав в принципе. По факту современная российская олигархия оказалась именно в такой «мальтузианской» ситуации. И прокормить себя на «достойном» уровне она может лишь сожрав общество. То есть нас с вами, дорогой читатель.

То, что случилось это не из-за слишком большого числа олигархов, а из-за слишком узкой базы экономического развития, в данном случае дела не меняет. Так или иначе картина очевидна. Любовь власти к Ротенбергам обходится нам слишком дорого. Но наше положение ничуть не улучшится, если любовь по Путину сменится справедливостью по Кудрину. Может быть, дело станет даже хуже, если полюбовная дележка почти исчерпанных ресурсов сменится открытой агрессивной конкуренцией.

Выход из кризиса возможен лишь при смене модели развития. Но для этого потребуется не только изменить политику государства и само государство. Измениться придется самому обществу.

За прошедшие десятилетия культура сопротивления у нас полностью утрачена, а слово «солидарность» утратило какое-либо практическое значение. Однако те, кто не хочет быть съеденными, вынуждены будут снова этому научиться. И тут почему-то вспоминается другой сказочный сюжет, совсем не рождественский — история «Трех толстяков». Которым, как мы помним из книги Юрия Олеши, тоже очень не повезло с народом.

2015 г.

Призрак вождя

Время от времени стоит перестать читать левые политические сайты и газеты. И тем более — правые, либеральные, охранительские. И просто заглянуть в обычные интернет-форумы, выяснив, что же читают люди на самом деле. Не маргинальное политизированное меньшинство, включающее в себя активистов оппозиции, чиновников Администрации президента, ругающихся между собой левых идеологов всех направлений и либеральных экспертов, совершенно единых во всем, кроме лишь вопроса о том, как выгоднее себя позиционировать — функционерами правительства или деятелями оппозиции, а именно реальное большинство, которое до сих пор даже не подозревает, что в России может быть какая-то политика.

Ведь именно это большинство и будет определять ход дальнейших событий — и своими действиями, и даже своим бездействием, которое в зависимости от особенностей тактического расклада будет открывать путь к власти тем или иным силам. Однако, если кто-то строит свои расчеты исходя из того, что массы всегда будут пассивными, он ошибается. Они неминуемо вмешаются в ход событий. Скорее всего совершенно не тогда и не так, как хотят профессиональные идеологи любого политического оттенка. И уж точно совсем не так, как требуют левые доктринеры.

Слово «требуют» произнесено тут не случайно. Если идеология консервативных правых предполагает именно покорность и лояльность масс, а либеральное сознание вообще, даже теоретически не допускает мысли о том, что массы могут быть самостоятельными участниками истории, то левые в теории с этим готовы согласиться, но действия и сознание этих масс обязательно должны быть «правильными», строго соответствовать некоторому набору идеологических требований, в противном же случае это «неправильные пчелы, которые делают неправильный мед».

Бытие определяет сознание, но именно реальное практическое общественное бытие, а не представления о нем идеологов.

Бытие несовершенно, а потому несовершенно сознание. Поэтому некоторые думают, что роль интеллектуала в этом несовершенном мире состоит в том, чтобы быть хранителем совершенства и, сравнивая сознание отсталого большинства со своим собственным глубоким пониманием истины, выносить мыслям и действиям этих унылых масс окончательную и непременно отрицательную оценку. Беда в том, что и люди, не являющиеся интеллектуалами, выносят оценки, которые в реальном мире оказываются куда более значимыми и куда более окончательными.

И вправду, многие интеллектуалы обладают куда более высоким уровнем классового сознания и политической воли, чем большинство трудящегося класса. Хотя эта воля почти никогда не оказывается направлена на политическое действие. Поступки — сколько угодно, но политическое действие, организующее и консолидирующее крупные общественные силы — практически никогда. Ведь для этого нужно непременно вылезти из своей украшенной красными флагами башни из слоновой кости и спуститься на грешную землю, став столь же несовершенным, как и все прочие, кто по ней ходит.