Картины города при вечернем освещении - [10]

Плохо соображавший телохранитель сунул руку в карман. Морита не шелохнулся, но Тадаки, встав, бросил телохранителю:

— Пошли.

Морита не ушел из ресторана, пока не окончил обеда. Официант, провожая его, наклонил голову. Он оставался в этой позе, пока гость не исчез в лифте. Тогда он скользнул в кабинет. Быстро сунул руку под стол и извлек небольшой предмет, который был прикреплен к внутренней стороне стола. Затем принялся за посуду.

— Нет, я нисколько не преувеличиваю. Он мгновенно изменился в лице, будто ему сказали, что его дом сгорел.

Росовски внимательно смотрел на своего коллегу, который ездил в бюро расследований.

— Когда я произнес слова «Храм утренней зари», он побелел. Не припомню другого случая, чтобы японец прямо на глазах потерял самообладание, — вновь повторил сотрудник токийской резидентуры ЦРУ. — Он, правда, быстро справился с волнением и сразу же ответил, что ни о чем подобном не слышал. А потом целый час убеждал меня сказать, что нам еще известно о «Храме утренней зари».

— Это становится интересным, — заметил Росовски.

— Потом я ездил в главное полицейское управление, в военную контрразведку, был у разных людей, упоминал «Храм» — никакой реакции. Видимо, они ни при чем, или я беседовал не с теми людьми.

— Хорошо, спасибо, — сказал Аллен, — можете идти. — Он сгреб со стола бумаги в сейф. — Пойдемте к резиденту, — кивнул он Росовски. — Уже поздно, но он нас ждет. Японцы от нас что-то скрывают. И судя по всему, что-то важное. Бюро расследований, насколько я знаю, занимается не разведением пчел. Японцы готовят какую-то акцию и боятся, что нам станет о ней известно. Мы совершили ошибку. Нельзя было показывать, что мы знаем о «Храме». Но кто же мог ожидать от японцев самостоятельной игры? Мы привыкли, что каждую свою акцию они согласовывают с нами. В течение многих лет Америка была для Японии и крышей от дождя, и ее окном в мир. Что же, времена меняются. Будем исправлять положение. Надо выяснить, что такое «Храм утренней зари» и почему японцы держат это в тайне. Вы будете работать со мной. Во-первых, я не знаю японского языка. Во-вторых… вы читали Мисима.

Лечебница профессора Ямакава располагалась в стороне от жилья; укрытая густой рощей, она не просматривалась с дороги, на которой даже не было соответствующего указателя. В одиночку Имаи вряд ли нашел бы ее.

Они остановились у высоких ворот, почти сливающихся с не менее высокой оградой, — редкость для Японии. «Даже американские базы, — подумал Имаи, — обнесены всего лишь проволочной сеткой».

Полицейский вышел из машины и нажал кнопку электрического звонка. Открылось маленькое окошко. Пара настороженных глаз посмотрела на них.

— Что вам угодно?

— Мы из полиции. Хотели бы поговорить с руководителем лечебницы.

— Минутку.

Ждать пришлось минут пятнадцать. Сбоку от ворот открылась калитка, и человек в белом халате сделал приглашающий жест.

Имаи вылез из машины и прошел за ограду. На территории лечебницы было много деревьев. Так много, что Имаи не увидел самого здания лечебницы.

Человек в белом халате так же безмолвно пригласил его войти в домик, прилепившийся к ограде.

— Я помощник профессора Ямакава, который сейчас, к сожалению, занят. Что вас привело сюда?

— Скажите, среди персонала вашей лечебницы или пациентов никто не пропал? Не исчез внезапно?

Врач рассмеялся:

— Ну что вы! У нас просто некому пропадать: сейчас в лечебнице нет ни одного пациента. Дело в том, что профессор Ямакава принимает больных на период с осени до конца весны, а летом мы занимаемся обобщением собранного материала, встречаемся с коллегами, представителями фармацевтических фирм. Соответственно практически всему персоналу предоставлен отпуск. Осталось буквально несколько человек, и они все на месте.

Имаи поднялся.

— Тогда прошу простить за внезапное вторжение.

— Что вы, что вы! — Врач явно успокоился, узнав о цели визита полицейского.

Имаи запросил по телефону справку о лечебнице Ямакава, в частности его интересовало время пребывания там больных. Когда через полчаса ему дали ответ, что прием больных производится сезонно и сейчас лечебница пустует, Имаи сказал начальнику отделения, что с него хватит, он устал и едет в Саппоро.

В Саппоро шел мелкий надоедливый дождь, на полупустынных улицах было мрачно, тускло светили огни домов, и оттого пышная вывеска кабаре «Император» казалась заманчивой. Ватанабэ вошел, и его сразу оглушили громкая музыка, смех. Он спустился по лестнице, отдал в гардероб зонтик и прошел в зал.

Его провели к столику, из-за которого навстречу ему поднялся благообразный седой господин в синем костюме и красном галстуке.

— Ватанабэ-сан?

Он поклонился.

— Сакаи. Очень приятно.

Столик стоял около сцены, на которой расположился оркестр. Тут же на сцене бил настоящий фонтан.

За столиком Сакаи сидели три женщины-хостэсс, современная и упрощенная модификация гейш. В их обязанности входило развлекать гостей, болтать и танцевать с ними. Две хостэсс были некрасивы, а третья, довольно крупная для японки, понравилась Ватанабэ. Уловив что-то в его глазах, она пересела поближе, очистила банан и, улыбнувшись, спросила: