Картины эксгибициониста - [53]

— Классно, очередная доза маслянистой сельди и людей, говорящих так, будто они больны ящуром.

Дания, столица европейской свободной любви. Они очень гордятся низким процентом изнасилований, по их мнению, благодаря легализованной индустрии порнографии и секс–шоу. Любой, кто попробовал свежую датскую выпечку на температуре ниже нуля, знает, что этого достаточно, чтобы мистер Одноглазый не пошел на приём к оптометристу.

Ли не терпелось вернуться в дело. На его взгляд, это была «красивая жизнь». Он постепенно начал раздражать и поведением на сцене, и образом жизни не по средствам — зарабатывали мы скромно. Ли всегда был немного актёром, когда восседал на стуле у кромки бара, покуривая Camel. Длина его достоинства приводила скандинавских женщин в восхищение, особенно когда он умудрялся провести их за спиной бдительного викинга–консьержа. Хоть мы и находились на территории свободной любви, но старый трюк «мистер и миссис» не проходил. Либо показываешь свидетельство о браке, либо платишь за дополнительную комнату. Я отправил ещё одно письмо Клео: «Я устал, замёрз и чувствую себя одиноко. Eщё две таких недели, и я закручу роман с Русалочкой».

Я забыл, где мы играли, да и играли ли вообще. Все, что я помню, это как оказался в тихом частном клубе под названием «Key Club», пристройке к основному клубу «Revolution». Не помню, что я пил, но помню, что делал. Не помню, сколько людей там находилось, но помню, что кто–то присутствовал. Я четко помню, что моё мрачное настроение нашло тёмный угол, где я и уселся, чтобы напиться. Но я не помню, почему я туда зашёл. Удары судьбы сложно понять: куда они ведут — к счастью или несчастью — твоя система восприимчива к природному обезболивающему, позволяющему отключить мозг на короткое время. Я находился в эпицентре трёх главных землетрясений, и никто не мог мне сказать, сколько они продлятся. Но так же никто не может объяснить, почему перед бурей становится тихо, почему Микки Маус носит перчатки, почему в гражданских самолётах нет парашютов. Что думает человек перед тем, как его голова врезается в лобовое стекло? Как говорится, мы крепки задним умом.

Я глубже зарылся в гнездо одиночество, с которым попытался бороться, глядя при этом на бармена, протирающего стаканы.

Я — камера, думал я про себя. Идея моментально не пришлась по вкусу, так как я смутно почуял, что меня где–то использовали. Была такая пьеса Джона ван Друтена. Очень жалостная! Я, к тому же, и не оригинален… ааа, всё равно. Апертура настолько сузилась, что я видел всего три новых изображения как в трёхмерной графике. Чёрный парень с двумя девушками по обе руки — блондинкой и брюнеткой.

Ого, работает! Теперь предстояло научиться фокусироваться. Чувак оказался Джеком Хаммером, соул–певцом — клоном из банка спермы Уилсона Пикетта, но вот девушки…

— Кит, что ты здесь делаешь? А где Ли?

— Ко мне обратилась тёмноволосая, которую я где–то видел.

— Присоединяйся к нам, — предложила она.

Знаменитые слова! Импульс вытолкнул меня из оков одиночества, и я оказался рядом с… девушкой из клетки!

— Знакомься — Элинор, а это — Джек, — сказала Элин.

Наскоро пожав руку Джека и не дав ему сообразить, я произнёс первые слова Элинор: «Мою двоюродную сестру так же зовут».

Гениально! Я именно так и сказал — единственное, что пришло в голову в тот момент. Я поставил себе 8 из 10 за оупенер. Я мог быть ещё щедрее, но было до невозможности очевидно, что она с трудом меня понимает. Вернее, не конкретно меня, а скорее мой говор. Но я утешился тем, что разбил лёд в холодный период неудовлетворённости. По взаимному согласию мы ограничили общение базовым ливерпульским диалектом. Я вообще обнаружил, что люди в Европе по всей видимости выучили базовый английский по битловским пластинкам.

— Ти иметь зажигалку, мальчик? — спросила она, потягивая Перно.

— Прости?

— Строберри Фьордс форева!

— Отлично, но мне кажется они пели «Филдс», — поправил я.

— Давайте закайфуем! — пропела Элин, тёмненькая, порываясь уйти.

И мы последовали за ней, как за гамельнским дудочником[35], и вышли в ночь.

Клуб, в который мы зашли, двигался сам по себе, будто имел свои ноги. Он вибрировал так, что не нужно вставать со стула, чтобы потанцевать. Элин потащила Джека на танцплощадку, оставив нас с Элинор наедине. Беседа тянулась очень тяжело, да и шум от дискотеки не сильно помогал, как и выпитый аперитив.

— Ты из Англии? Ты в группе? Ты поешь? — мне удалось разобрать кое–что в шуме.

— А, ну да. Я из Англии и пою немного.

Я был впечатлён. Я орал в её ухо на максимальной громкости, а она все ещё сидела рядом.

— Ты пробовал ЛСД? Мне так понравилось. Я хотела заниматься любовью всю ночь, когда услышала “Nights in White Satin” Moody Blues, — сказала она.

Дайте–ка мне проверить её заявление. Я принимал кислоту, как вы знаете, и последнее, что мне хотелось тогда, так это обсуждать своё бессилие, не говоря уже о том, чтобы вынуть свой член под пресные звуки Moody Blues. Девочку явно нужно воспитывать, а может и не нужно. Возможно, её просто стоит оставить в покое. Ранним утром мы залезли в такси, и поцеловались на прощание у моего отеля. Провести её внутрь не представлялось никакой возможности — Ганс–викинг не дремлет на карауле. Я предпочитаю думать, что она бы и не пошла. Я был готов к тому, что потребуется время. На повестке ночи стояла спокойствие, несмотря на температуру, при которой вымирает всё живое. Я пригласил её на завтрак. Она согласилась, и я смотрел вслед такси, исчезнувшему за поворотом, вместе с моим настроением.