Картины эксгибициониста - [54]

Я не мог заснуть. Спустившись в ресторан около десяти утра, я застал там Ли с Брайаном. О Боже! Неужели мне предстоит вытерпеть порцию насмешек?

— Дарова, красавчик! Чё ты тут делаешь в такую рань? — спросил наш Джорди.

— Впечатляет, — заметил Брайан. — однозначно, он здесь ради чего–то, или даже кого–то.

— Ради — скорее всего ключевое слово, — подколол Ли.

— Я жду кое–кого, — ответил я, закуривая.

Господи, я ненавидел эти штуки, но дымил, когда сильно нервничал.

— Поздравляю! Он, видимо, ночью трахался! — проорали они оба.

— Бросьте, пацаны!

Я увидел, как она подходила ко входу и после успешного объяснения Гансу–викингу, что её визит совершенно безобиден, представил Элинор группе. За омлетом мы старались узнать больше друг о друге, а у Ли с Брайаном появились срочные дела, особенно после моего пинка под столом.

У неё не было родителей. Вернее, она не была готова говорить об этом, и я не стал развивать тему. Кажется, она отрицала их существование просто потому, что мечтала стать танцовщицей.

— Я Элинор Ригби, — шутила она.

В шестидесятые отрицание родителей являлось обычным делом. Каким–то образом это дополняло образ дитя цветов.

Ресторан опустел, и я подошёл в пианино и сыграл несколько тактов «Бранденбурга».

— Прекрасно… так вы та группа, что играет эту музыку?

— Почему бы тебе не поехать с нами и самой всё узнать?

Она так и сделала.

На следующий день The Nice репетировала идеи для третьего альбома. У меня были несколько джазовых заготовок, которые с помощью стихов Ли превратились в «For Example». Брайану понравилось, ему предоставился шанс проявить себя в своём свободном стиле: глаза сверкают, будто бы он всегда готов взорваться. Элинор подала чай с пирожными на подносе.

— А ты здесь неплохо устроился, — заметил Брайан.

Сцена с чаем для группы произвела сильное впечатление на меня. Настал мой черёд… если бы я мог проскользнуть под носом недремлющего Ганса–викинга.

— У нас есть идея получше, — ответили Элинор с Элин. — Поехали в наш отель.

Ли не пришлось долго упрашивать, и мы оказались в маленьком двухместном номере. Я развлекался чтением датских газет, что оказалось делом непростым. Пока Ли кидал палки с Элин, Элинор пошла принимать ванну. Я обнаружил, что дверь не заперта.

Это намёк?

— Я зайду, если ты не выйдешь через пять минут.

— Нет, не зайдешь, — озорно прощебетала она.

Это подсказка. Нет времени на пустую болтовню. В ванной моя башка нашла кусок противной водопроводной трубы, но и моя противная труба нашла своё место.

Следующий рейс отправил The Nice в Бельгию на съёмки телепрограммы. Элинор приехала в аэропорт проводить меня. Объятия продлились слишком долго, и когда она пошла к выходу, я заметил, как она украдкой смахивает слёзы — мне это причинило боль.

Is it well to wish thee happy? — having known me — to decline

On a range of lower feelings and a narrower heart than mine!

Alfred Lord Tennyson

Как могла ты примириться — ты, кем был я так любим! —

С подлым сердцем, с пошлым чувством — верно, не чета моим!

(перевод Д. Катар)

Я не был уверен, но решил попробовать, доверившись ситуации. По возвращении в Англию, я отправил Элинор букет цветов. Разговаривать по телефону было непросто из–за огромных проблем с языком. Иногда трубку поднимала Элин.

— Она очень скучает по тебе.

— Я тоже скучаю. Скажи ей, что я хочу, чтобы она прилетела в Англию… я заплачу за билет.

— Нет! Она очень гордая и предпочитает сама зарабатывать.

Я не спрашивал как она это делает; понятно, что танцами.

Она позвонила через неделю: «Приеду на следующей неделе».

Она едет в Англию. Я страшно обрадовался.

— Какой рейс? Я встречу тебя в аэропорту.

В ночь её прилёта мы играли на острове Ил–Пай, что на Темзе. Он располагался прямо по дороге в Хитроу. Во время шоу я представлял, что она летит на каждом самолёте, который грохотал над нами.

Я был вне себя от нетерпения. Расхаживая по зоне прилётов, я закурил сигарету. И вдруг — вот она, с двумя большими чемоданами. Мы не говорили, как долго она пробудет, тогда это было не важно. Не знал я, что мы пробудем вместе двадцать два года, и она уйдёт чуть больше, чем с двумя чемоданами. Я привез её к себе домой в Дрэйтон Гарденс, чтобы начать жизнь в семейной идиллии.

Однажды я заявился в офис Стрэтта, чтобы узнать, как обстоят дела с намечающимся американским туром. Я взялся перелистывать журнал, лежавший у него на столе, в то время как наш менеджер проводил серьезные переговоры. Неуверенность в голосе заставила меня взглянуть на него. Он был обеспокоен и смущен тем, что я взял журнал. Вернувшись к чтению и невольно слушая, что он говорит, я проигнорировал его беспокойство и зацепился за любопытную статью под названием «Групи».

«Гипсолитейщицы» (Plaster Casters) подробно рассказывали о своих выходках в целях получить гипсовые слепки пенисов разных артистов. Я сам встретил одну из них во время первого тура в Нью–Йорке и помню, как она рассказывала мне, что у Ноэла Реддинга намного больше, чем у Джими Хендрикса. Мне стало жаль Хендрикса; это все равно, что разрушить древний миф. И если вы сгораете от любопытства, дорогой читатель, я не принимал участия в их начинаниях.