Картины эксгибициониста - [56]

— Боже, она так хороша. Мы должны сделать аранжировку, — предложил я.

— Смело, но если ты заставишь её свинговать, я не возражаю, — ответил Брайан.

— Ну и как называется эта хрень? — спросил Ли, под ремнём которого бултыхалось изрядное количество миниатюрных «Джеков Дэниелов».

— «Патетическая» симфония Чайковского.

— Название «Патетическая» не очень подходит, — возразил Ли.

— Подойдёт, когда Эмерсон приложит к ней руку, — ответил Брайан, посмеиваясь.

Нас ожидала американская таможня. Нас обшмонали полностью, а Брайана забрали для личного досмотра с раздеванием донага.

Они знали о нас… и выполнили домашнюю работу!

Как бывалых путешественников, Нью–Йорк в этот раз не впечатлил. Слишком много слоёв: легко представить, сколько враждебных субкультур живет под ногами… а так именно и было. Заканчивался март, но температура в городе достигла оптимального уровня, чтобы бактерии всех сортов расцвели буйным цветом. Воздух настолько густой, что если у вас есть аппетит, то он легко превратится в аппетит к разрушению. Мы поселились в отеле под названием «Горэм».

Нас встретили всё те же бронированные, с крохотными яичками, друзья, скрывающиеся в ближайших щелях. Брайану с Ли не терпелось навестить клуб. Я был в курсе, что Клео организует вечеринку в нашу честь — она поведала мне об этом в письмах, на которые я не отвечал, но мои биологические часы не хотели ничего, только отключиться. Я остался в отеле. Периодически звонил телефон, который раздражал и мешал блужданию по альфа– и бета–уровням. Наконец бета–уровень взял верх — и я уже разговариваю с Куки, подругой Клео.

— Мы все в «Scene», Клео устроила вечеринку. Приходи.

Напялив одежду и убедившись, что журнал Time в заднем кармане джинсов, я плюхнулся в раздолбанное такси и поехал в центр.

Однако, спускаясь по лестнице, никаких звуков празднования я не услышал. Горстка людей слонялась по тёмным углам, одна из них — Куки.

— Ты где был? Все ждали–ждали, а теперь ушли. Клео умирает от желания увидеть тебя.

— Где она? — скрыть резкость не удавалось.

— Ты найдешь её в баре за углом.

Я взял адрес, направился в бар и быстро его нашел. Обычный длинный бар в стиле «налей–ка ещё одну, Джо»: одинокий бармен за стойкой да пара людей. А вот и она. Клео и какой–то парень, длина волос которого ясно давала понять, какая у него профессия. Они были увлечены разговором. Когда она случайно оторвала взгляд от выпивки, я поймал выражение её лица: сначала поддельный восторг, а затем ужас и неверие.

— Кит, я так рада тебя видеть!

Парень уставился на меня так, будто хотел сказать: «Ну ништяк, будет с кем потрахаться сегодня».

Ни говоря ни слова, я вытащил журнал, хлопнул им об стойку, развернулся и спокойно пошел прочь под её крик: «Это не я, это не я!»

Дойдя до двери, я оглянулся… и вышел на улицу. Говорить было не о чем, и я написал нечто вроде стихов:

Желтое такси несется над душным метро.

А в это время голубь находит пространство для полёта, избегая

Препятствий в угольном небе,

И даже если ещё одна поэма потерялась на седьмой авеню,

Я не заплáчу, жизнь продолжается.

На следующий день я подружился с белкой в Сентрал Парке. Затем мы оправились в Бостон на первый концерт. Пока мы мотались по аэропортау, доверчиво следуя за Стрэттом, отвечавшим за паспорта и билеты, Крис Блэкуэлл (президент Island Records) сравнил нас со стайкой цыплят, спешащих за мамашей–курицей.

— Отлично, — заорал радостно Ли Стрэтту. — Теперь мы тебя будем называть Матерью!

Я сел рядом с Матерью. Весь короткий перелёт мы читали журналы. Мне дали прочитать статью о смешении разных видов искусств. Группа под названием Elephant's Memory недавно сыграла концерт под управлением совместителя должности дирижера Нью–йоркского филармонического оркестра Джозефа Эгера.

— Может, стоит организовать встречу с ним по возвращении в Нью–Йорк.

— Почему бы и нет? — ответил я, правда без особого энтузиазма.

Наш репертуар значительно расширился со времени прошлого визита. Мы показали всем, что и мастерство выросло, несмотря на то, что нас осталось трое; зато дух был на высоте. Мы играли «She Belongs to Me» Боба Дилана каждый вечер, начиная с первого концерта, и каждый раз играли по–разному.

Ли подружился с Тимом Хардином, и в результате я услышал «Hang on to a Dream». Сначала мне она показалась слишком меланхоличной и не слишком глубокой в аккордовой последовательности, базируясь всего на четырёх аккордах. Но решительность Ли спеть прекрасные стихи возымела действие. Песня Тима Хардина стала трамплином, с которого мы могли прыгнуть в любом направлении. Брайан «Блинки» Дейвисон начал много экспериментировать, с тех пор, как нашел средство защиты от летающих ножей. Баррикада в виде набора гонгов разных размеров подтвердила свою состоятельность; теперь он открыл для себя «эффект Доплера». Он привязывал треугольник к струне и вращал над головой. Он как бы нашел метательный снаряд, на который можно положиться. Блинки предпочитал, чтобы получившийся эффект не называли снарядом, но так повелось с 21 декабря 1968 г. на концерте в Шеффилд Холле в Англии. Этот зал больше подходил струнному квартету, чем рок–группе с усилителями.