Картины эксгибициониста - [45]

В 1976 году я познакомился с Леонардом Бернстайном в Париже, где ELP записывали оркестр Парижской оперы для “Pirates” из альбома «Works, Volume One». Наш менеджер Стюарт Янг и французский промоутер пригласили меня на его концерт, по окончании которого маэстро принял меня лично. Вероятно, настало время для воздаяния. Вместо этого, после представления друг другу, он отпустил всего пару комментариев, оглядев мой прикид: «Мне нравятся твои кожаные штаны» и «Что я делаю в Париже?», видимо сегодня вечером.

Тему «Америки» мы не затронули, что меня обрадовало. Я рассказал ему, что написал концерт для фортепиано, и Бернстайн изъявил желание дать мне некоторые наставления в одном «маленьком–отдалённом–бистро», и он будет рад увидеть меня там. Отбросив мысли о том, что он мог воспользоваться моментом, чтобы трахнуть меня, я записал адрес.

Стюарт и я нашли место где–то на левом берегу. Длинные деревянные столы, на полу опилки, место освещается свечами — такова картина сладкой жизни ночного Парижа.

Внутри было пусто, мы заказали бутылку красного вина. Медленно бистро заполнялось завсегдатаями, но Бернстайн ещё не появился. Я уже собирался уходить, как под фанфары и с большим апломбом вплыл Il Maestro, с накинутым на плечи кашемировым пальто. Картину дополняли два хорошеньких высокомерных парня в сопровождении. Женоподобное круговое движение руки, напоминающее о королевской семье, можно воспринять как жест, но сейчас избранный просто дал нам понять, что его божественное величество просит не прерывать нашу трапезу.

Мы наслаждались изысканными винами и блюдами, но с его стороны никаких слов признательности не последовало, хотя я очень рассчитывал на них. Тем не менее, я получил персональное приглашение; впрочем, его внимание было где–то в другом месте, наверно, под столом.

С едой покончено… в помещении повисла неловкая пауза… Бернстайн неожиданно обратился к залу сценическим шёпотом, украшенным обертонами тяжелого сарказма.

— Мистер Эмерсон, он сейчас находится здесь, написал концерт для фортепиано.

— Оооо! — воскликнули верноподданные.

— Скажите нам, мистер Эмерсон, сколько частей в вашем концерте?

— Три.

— Ооо, целых три части.

Девчачий смешок издали мальчики, сидевшие по обе стороны маэстро. Как пара прерафаэлитских книжных полок, они конкурировали в своём подобострастии в надежде заслужить кусок пожирнее от дирижерской палочки маэстро этой ночью. Мы со Стюартом изо всех сил старались сохранять спокойствие.

— Прошу вас, скажите нам из каких форм состоит концерт? — настаивал он с сарказмом.

— Первая часть в форме сонаты, переходящая в каденцию. Вторая — в стиле барокко, а третья больше атональная и прогрессивная… почему бы вам не приехать и самому послушать? Вот адрес студии.

Мы встали, готовясь уйти, у тут я поймал его заинтересованный взгляд.

— Завтра вечером я могу увидеть вас, — он снова вызвал смех.

— Хорошо, до свидания!

На следующий день я предупредил Грега и Карла о возможном визите великого маэстро, в надежде на их лучшее поведение.

— Ну и чё, блин? — последовала реакция Грега.

В семь часов я увидел лимузин и то же кашемировое пальто. Оно, как потертая мантия, подметало двор в направлении к студии.

— Он идёт, парни!

У мальчишки, разносившего пиццу, наверняка от такого желудочный сок в животе взболтался. К сожалению, в студии все были заняты склеиванием плёнки. Вдруг дверь распахнулось и его великолепие вплыло в аппаратную. Грег сидел, водрузив ноги на консоль, и курил косяк. Увидев Бернстайна, он заорал: «Здорово, Ленни–бейби! Ну чё, как оно?»

Ленни–бейби, к удивлению, никак не прореагировал на приветствие Грега, как он не отреагировал на «Америку», несмотря ни на своё авторство, ни на мою аранжировку. Но в целом, он был очень доброжелателен: прослушал мой концерт и программную “Pirates”. Бернстайн умудрился дать мне несколько советов, смотря при этом на часы.

Во время второй части концерта он упомянул некую Грэндма Моузес (все озадаченно почесали затылок). Что или кто такая Грэндма Моузес, мы и понятия не имели. Маэстро затем выразил обеспокоенность тем, что иногда он боится зазвучать как Бетховен, на что Грег, к моему ужасу, ответил: «Я бы не волновался на этот счёт, Ленни. Ты никогда не будешь звучать как Бетховен».

Бернстайн покинул нас как гордый укутанный в мантию крестоносец. Вероятно, он убедился, что ELP не испортили остальную часть «Вестайдской истории» в выражении протеста против чего–либо еще.

Несмотря на то, что BBC неохотно проигрывала сингл The Nice из страха быть обвиненной в потворстве, тем не менее, “America” следовала за “Fire” Артура Брауна в двадцатке английского хит–парада, в котором соседствовали самые разные стили и исполнители. «What a wonderful world…», — пел Луи Армстронг. Я полагаю, что вы разделите его взгляды, если будете курить то же, что и он. «Someone's left the cake out in the rain» (Кто–то оставил пирог под дождём), — жаловался Ричард Харрис. У Дайан Уорвик не было рецепта пирога, поэтому она спрашивала всех, не знают ли они дорогу на Сан–Хосе. Энгельберт Хампердинк был «Мужчиной без любви» (A Man Without Love). У меня её тоже не было целых пять месяцев. Но настало время перемен.