Картинки - [11]

Я тебя вижу, а ты меня нет!

Зайчиком? Или козочкой? Ведьмой! Бесенком на прогалину, в траву, колесом, кувырками, лицом, носом, глазами в голубые и огоньковые фантики цветов. Сотки мне наряд из одних ароматов прозрачных, сочини накидку на плечи из запахов невесомых, шелк благовоний в косы вплети!

Сделай же что-нибудь, июнь-жаворонок, месяц-гуляка, не знающий ночи.

На другой стороне узкой сабли острова перекаты проток и неподвижные заводи. Там, где паутина и тлен, тонконогие каллиграфы- жуки пишут тысячелетиями китайские книги по шелку водяной глади. Там, где журчанье и плеск, птицы, стерегущие круглые камни, строительный материал, вычерчивают в небесах контуры альпийских башен и шпилей.

Слышать, видеть и вертеть - это значит пробираться по колено в траве, по шею в паутине, с головой скрытой, сердечками и перышками листвы, вдоль берега, дышать, кусать губы, обнимать стволы и прижимать к лицу ветки.

Распадаться на солнечные пятна и радужной спиралью ввинчиваться в разрывы зеленки, исчезать и возникать вдруг ниоткуда.

Оу-оу! Где ты волк? Лови момент, серый дурашка!

Рыбацкая лодка, красная пирога обнаруживается на лысом мысочке. Сначала корма с головкой безжизненного дауна - сереньким подвесным моторчиком, потом борт с синей боевой ватерлинией и, наконец, вот она, вся с черными трубами болотной резины на курносом передке.

Сушим, греем?

Рыбаков двое - один белый и противный, как бульонная курица, в жарком теньке от клепанного железа дрыхнет, носом уткнувшись в выцветший капюшон плащ-палатки. Второй, коротконогий, кудрявый крепыш - паучок, успевший за утро лишь одну из себя выдоить нитку, от груди к удилищу. Да и эта ему не люба, леска дергается, бамбук играет, крючок не слушается, грузило не подчиняется.

Подними голову, болван. Что ты так стараешься, узлы вяжешь, бантики плетешь из неуклюжих пальцев? Ершика поймать надеешься, карасика на гарпунок стальной? А как на счет русалки, голыми руками?

Ау?

Пульсирует все, солнце, небо, река, ветка, мир дышит, дышит в такт с рыбкой сердца, бьющей хвостиком.

- Стой!

Дудки! Скорость на время - путь, масса на скорость - энергия, пусть все рушится и трещит, валится и рассыпается, улепетывать, петлять, пригибаться и прыгать, бить, крошить, и рвать, и резать.

Оооооо!

Вот и тополь, вот и ивы. Не подведете? Комок сырой благопристойности надежно ли хранили? Процесс опадания листьев был долог и сладок, момент повторного прилипанья к коже краток и смешон. Солдатиком с уступчика в ивняк, к реке, прочь от рощицы, полной хруста и свиста, топота и воя. Сколько он будет выветриваться? День, или два, или десять? Увидим, услышим, почувствуем, станем судить по тому, как долго глаз будет радовать этот суши кусок, камневоз с цветущей надстройкой.

Вода уже выше колен, сколько можно скользить, натыкаться на противные, острые обломки доисторических стрел и ножей? Погрузиться и фыркнуть, блажен владеющий стилем брасс, истинно земноводный, способный смотреть и плыть, дышать и грести. Животом ощущать холод фарватера, а грудью тепло накатывающего берега.

Течение уносит далеко, и к сарафану, оставленному на траве, нужно идти по плоским обломкам скал. По цифрам и именам, а то и уравнениям чувств, суммам, не меняющимся ни от перемены, ни от замены слагаемых. Вова плюс Таня, фу, как тривиально!

Ветер плюс Солнце, Лес плюс Река!

Высшая математика? Буллева алгебра? Нет, даже не арифметика, обоняние, осязание и слух.

Те же тела на тех же тряпках. Тот же слабоумный дедушка в панаме с пляжно-мотоциклетной пластмассой на носу папы Карлы кемарит на лестничной площадке, прилип к жаркой скамеечке, ничего к ужину похолодает.

Наверху под соснами, чистота и порядок, радиусы асфальтовых лучей и дуги бетонных шестиугольников. Елочка одинаковых двухэтажных домиков с настоящими фонариками и игрушечными петушками. К крылечку третьего проще всего выйти по траве, что растет прямо из паркета прошлогодней хвои.

Деревянная лестница пахнет лаком, но перила неровные и шершавые для скатывания непригодны совершенно.

- Добрый день, барышня, вы сегодня раньше обычного.

Человек, похожий на почтальона, проходит мимо.

Кто вы такой и что за глупый вопрос, хочется крикнуть ему вослед. Писем не было? Журнала, сырого от тухлятины новостей, для моей матери?

Дверь с номером шесть, первая справа на втором этаже закрыта неплотно, еще одна странность - шум и плеск газированных струй душа за тонкой перегородкой уборной.

А как же ваша извечная водобоязнь, матушка?

Уж не сгонять ли за доктором, возможно это он, конечно, только что спускался по нашей лестнице, его еще можно догнать...

- Саша, - вдруг доносится до Вики голос, да, голос, в жизни еще не произносивший при ней такого имени, - Сашенька, ты принесешь мне, наконец, полотенце?

Стоя в балконной двери Вика сквозь щетки хвои глядит на персидский узор подорожника, по которому протопала только что. Она cнимает с веревки похожее на рушник казенное вафельное полотно, и молча вкладывает в руку, недовольно роняющую прозрачные капли на бледные цветочки линолеума.

Затем выходит из номера в лишенный воздуха коридорчик, останавливается на лестнице, присаживается на перила, и неожиданно, вопреки всему начинает катиться, скользить...