Картезианский развратник - [30]

Здесь не привыкли вялых привечать,

Способных встать и кончить лишь однажды,

Тех, кто от милой сразу норовят сбежать.

Как я ебать способен далеко не каждый.

Кончили мы одновременно. В этот миг я охватил ртом пизду моей партнерши и выпил вытекавший из нее сок, а она сделала то же со спермой, брызнувшей из моего хуя. Восторг угас, наслаждение развеялось как дым, и не осталось ничего, кроме сожаления о том, что мы не можем его повторить. Такова природа страсти.

Меня снова охватила усталость и разочарование, из которого меня на время вывело снадобье мадам д’Инвилль. Я потребовал повторить все еще раз, но она отказалась.

— Нет, мой дорогой Сатюрнен, это будет уже слишком — сказала она, — а я так сильно люблю тебя, что совсем не желаю твоей смерти. Довольствуйся тем, что мы уже сделали.

Поскольку умирать я не торопился, и смертельный оргазм был мне не по вкусу, мы оделись. Я был доволен проведенным днем и не скрывал, что желаю его повторения. Мадам д’Инвилль, довольная не меньше моего, опередила меня с вопросом:

— Когда ты вернешься? — спросила она.

— Как только смогу, — отвечал я, — но все равно не так скоро, как хотелось бы. Может быть, завтра?

— Нет, — сказала она, улыбаясь, — даю тебе два дня. Приходи на третий, — продолжала она, открывая памятную мне шкатулку, откуда доставала ту замечательную жидкость, с которой я позабыл о воздержании. Она протянула мне несколько пастилок, — а когда придешь, съешь вот это. Но, Сатюрнен, прошу тебя, будь осторожен, не говори никому о том, чем мы тут занимались.

Я заверил ее, что сохраню нашу тайну, мы в последний раз обнялись, и я оставил ее в убеждении, что она украла мою девственность.

Мадам д’Инвилль осталась в своих апартаментах и предупредила меня, чтобы я никому не попался на глаза, когда буду выходить. Сумерки были мне на руку. Я пробирался через анфиладу комнат, как вдруг меня остановили. И как вы думаете, кто? Сюзон!

При виде девушки я замер. Существовала большая вероятность, что эта встреча сулила мне те же наслаждения, кои я только что изведал. Но мой внешний вид вкупе с ее интуицией без лишних слов поведали ей о том, чем я только что занимался. Я стыдливо потупился. Она без слов взяла меня за руку. Обеспокоенный долгим молчанием, я рискнул поднять глаза на свою милую, чтобы понять, в чем же дело. На ее глазах блестели слезы, и их вид разорвал мне сердце. Сюзон царила в нем даже в тот момент, когда мое тело было охвачено ласками мадам д’Инвилль. Я и сам не понимал, как эта девушка могла занимать мои мысли и сердце до такой степени, что я не видел никого, кроме нее. По своей наивности, я считал это колдовством, хотя на самом деле это было лишь следствием моего темперамента и жаждой наслаждений.

— Сюзон, ты плачешь? — обратился я к сестре проникновенным тоном. — Моя драгоценная Сюзон, твои глаза наполняются слезами при виде меня? Неужели я — причина твоего горя?

— Да, ты, — ответила она. — Я стыжусь признаваться тебе в этом, но именно ты причина моих слез. Ты разочаровал меня и теперь я умираю от горя.

— Я?! О святые Небеса! Сюзон, как ты можешь обвинять меня в таком ужасном преступлении? Разве их заслужил тот, кто так тебя любит?

— Ты меня любишь? — повторила она. — Ах! Как бы я была счастлива, если бы это было правдой! Но ты же наверняка говорил то же самое мадам д’Инвилль? Если бы ты любил меня, разве ты пошел бы с ней? Неужели ты не нашел предлога, чтобы пойти за мной? Она что — лучше меня? Чем вы с ней занимались после обеда? Отвечай! Думал ли ты о Сюзон, о сестре, любящей тебя больше жизни? Да, Сатюрнен, я люблю тебя. Ты внушил мне столь пылкую страсть, что я просто умру от горя, если ты мне не ответишь. Молчишь… — с укором продолжала она, — о, я уже все поняла! Никто не заставлял тебя идти за мадам д’Инвилль, которую отныне я смертельно ненавижу! Потому что она любит тебя, я в этом не сомневаюсь. И ты ее любишь. Тебя заботят лишь обещанные ею наслаждения и нисколько не волнует причиняемая мне боль. Я еще раньше догадывалась, что ты встречаешься с ней, сам того не желая.

Я был поражен тем, как верно она угадала мои чувства к мадам д’Инвилль, пусть и мимолетные, но идущие из самого сердца и порожденные страстью, что разгорелась от ее ласк.

— Сюзон, — сказал я, — твои жалобы разрывают мне сердце. Не мучай больше своего несчастного брата, твои слезы приводят его в отчаяние. Я люблю тебя больше, чем себя самого! Я люблю тебя больше, чем могу выразить это словами!

— Ах! — воскликнула она. — Ты возвращаешь меня к жизни! Не думай больше ни о ком, кроме меня! Со вчерашнего дня я думаю только о тебе. Твой образ повсюду со мной. Но послушай, Сатюрнен, я прощу тебе нанесенную мне обиду, только если ты поклянешься больше не ходить к мадам д’Инвилль. Любишь ли ты меня настолько, чтобы исполнить мою просьбу?

— Да, — ответил я, — я ее выполню. Все прелести мадам д’Инвилль не стоят одного твоего поцелуя.

И, сказав это, я обнял ее, и она не оттолкнула меня.

— Сатюрнен, — сказала она, нежно сжимая мою руку, — скажи честно, ведь мадам д’Инвилль наверняка потребовала, чтобы ты снова пришел к ней. Когда она просила тебя прийти?