Картезианский развратник - [28]

Вся дарованная мне сила сейчас была нужна, чтобы с честью выйти из приключения, в которое я был вовлечен. А так как я столкнулся с сильным противником, то мог без ложной скромности отнести на свой счет слова Сида:

Пусть молод я; но если сердце смело,

Не станет ждать оно, чтоб время подоспело.

В течение всей любовной схватки я раз за разом оказывал мадам д’Инвилль самые пылкие знаки внимания, но, похоже, ее страсть лишь возрастала, и вскоре она поняла, что мои силы на исходе. Она принялась ласкать меня, возбуждать, чтобы вдохновить на новые подвиги. Я снова начал кидать на нее томные взгляды, потом почувствовал прилив бодрости и принялся целовать ее грудь и теребить ее щелку, постанывая при этом. Дама заметила, что ее ласки привели меня в должное расположение духа.

— Ах, шалунишка, — сказала она, целуя меня в глаза, — ты возбудился! Какой у тебя твердый член! Такой большой! Какой длинный! Знаешь, дорогой мой, с таким членом тебя ждет удача! Ну что, хочешь повторить?

В ответ я попытался как бы в шутку опрокинуть ее.

— Постой-ка, — возразила она. — Погоди, мой друг. Я хочу сделать это способом, который ты еще не пробовал, — я хочу сама тебя выебать. Ложись-ка на спину.

Я лег туда, где только что лежала она. Мадам уселась на меня, сама взяла мой хуй, направила в себя и принялась скакать на мне. Я не шевелился, позволяя ей делать все самой, и заботясь только о том, какое удовольствие охватывает всего меня. Время от времени я открывал глаза и осматривал ее, и тогда она склонялась ко мне, чтобы осыпать меня поцелуями. Ее груди подпрыгивали в такт движениям тела и колыхались прямо над моим ртом. Наконец сладостное ощущение возвестило мне о приближении развязки. Я тоже стал подкидывать зад и вскоре кончил, моя партнерша тоже, и я оказался покрыт ее любовными соками.

Разбитый и измученный сладострастными уроками, которые она преподавала мне на протяжении двух часов, я ощущал непреодолимое желание поспать, и без смущения признался в этом мадам д’Инвилль. Она положила мою голову себе на грудь, еще горевшую от моих поцелуев, и сказала, что я могу вкусить сладостный сон там же, где только что вкусил столько любовных утех. Она отерла пот с моего лица и, поцеловав, сказала:

— Спи спокойно, любовь моя, а я буду смотреть на тебя.

Вскоре я уже погрузился в глубокий сон и проснулся лишь на закате, когда солнце уже клонилось к горизонту. Я открыл глаза и тут же увидел перед собой мадам д’Инвилль. Она смотрела на меня с веселой улыбкой. Пока я спал, она занималась рукоделием, но как только я проснулся, прервала свое занятие и припала к моему рту долгим глубоким поцелуем, надеясь, что вскоре я примусь за ручную работу совсем другого рода. Она нисколько не скрывала своих желаний и вероятно ожидала, что я удовлетворю ее, однако мой член оставался безучастным. Это еще больше раззадорило ее нетерпение. У меня же не было ни сил, ни желания, я лишь чувствовал, что если бы мог выбирать, то предпочел бы отдохнуть, а не бросаться в новую схватку. Но это не входило в планы дамы, она сжимала меня в объятиях и страстно ласкала. Я и сам старался разжечь в себе угасшее желание, но все впустую, ничего не помогало. Тогда мадам д’Инвилль решила использовать другой способ, чтобы вернуть мой угасший пыл. Зная, как действует на меня вид раскрытой пизды, она улеглась на спину, задрала юбку и принялась похотливо двигать задом выставляя себя на обозрение. Во мне что-то екнуло, я положил руку на ее щелку, пощекотал ее, но дальнейшего отклика от своего тела так и не получил. Она взяла мой хуй и, подобно врачу, щупающему пульс больного и по его биению определяющему, какую дозу лекарства назначить, принялась тереть меня то быстрее, то медленнее, соответственно степени своего возбуждения. И только после этого ей удалось добиться желаемого — я возбудился! Мадам д’Инвилль торжествовала. В ее сияющих глазах я увидел радость от того, что ей удалось вернуть силу моему члену. Я и сам испытал душевный подъем от ее ласк и мне тут же захотелось отблагодарить мою благодетельницу. Она же приняла знаки моей признательности с любовным пылом, равным моим стараниям. Она сжимала меня, двигалась, вертелась, да так страстно и быстро, что я кончил, не особо стараясь, но испытал такое наслаждение, что даже испытал досаду, что так долго не мог возбудиться и из-за этого так долго был лишен сладостного блаженства.

А затем пришло время покинуть лужайку, на которой мы предавались любовным утехам. Но прежде чем вернуться в дом, мы еще немного побродили по лабиринту, чтобы обмануть проницательность тех, кто, увидев наши разгоряченные лица, мог бы заподозрить истинную причину столь долгого отсутствия.

— Как же ты порадовал меня, дорогой Сатюрнен! — сказала мадам д’Инвилль. — А ты доволен?

— Я переполнен блаженством, которым вы столь недавно меня одарили, — искренне отвечал я ей.

— Да, но могу ли я на тебя полагаться. Ты сохранишь нашу тайну, Сатюрнен?

Я сказал, что теперь прекрасно вижу, что она ни капельки меня не любит и раскаивается в дарованной мне благосклонности, раз считает меня способным на подобную нескромность. Ее так растрогал мой ответ, что она была готова тотчас вознаградить меня самым нежнейшим поцелуем, если мы бы не находились у входа в цветник и не рисковали быть замеченными. Ничего не ответив, она лишь прижала мою руку к сердцу и посмотрела на меня долгим, сияющим взглядом.