Картель правосудия - [15]

– Поставь сюда, – Эльдар показал на пол возле трюмо, – а сама влезай на тумбу, чтоб голова точно над ним свисала. Ишь, грязищу развела! Упадет башка на пол – вся вымажется, кто мне за нее потом настоящую цену даст? – Он потряс мешком под носом Алены Ивановны. Она в полном оцепенении забралась на эшафот.

– Закрывай глаза и считай до десяти. – Эльдар стащил чулок и, пряча топор в мешок, стал тихонько, чтоб продавщица не услышала, открывать дверь. Ее вывернуло в таз. Назаров сам почувствовал, что его тошнит. На него накатил легкий приступ ужаса. Толком не затолкав топор на место, он шагнул за порог. За дверью стоял участковый, живший в соседнем подъезде.

Милиционера вызвала древняя, почти выжившая из ума старушка – соседка продавщицы, часто биваемая последней за нездоровое пристрастие к подглядыванию, подслушиванию и написанию доносов. Эльдар загремел на четыре года за злостное хулиганство.

В зоне ему повезло – повстречал земляка со своей улицы, совершавшего уже третью ходку, нашлись общие знакомые, вор взял парня к себе в «семью». Татуировку Эльдару он и сделал, вообще он делал их всем желающим, был настоящий ас.

…Боцман принес себе табуретку, расстелил на ней газету, выставил бутылку «Финляндии», стопку, луковицу, половину ржаной буханки, насыпал соли, начал нарезать колбасу. Нож не желал слушаться его, старику приходилось прикладывать видимые усилия, чтобы совладать с норовистым инструментом. Тем не менее в действиях чувствовалась размеренность и основательность, не свойственная беспробудным запойным пьяницам и окончательно спившимся забулдыгам. Эльдар прекрасно понимал язык ритуальных, наполовину неосознанных жестов, сопровождающих столь интимный процесс, как свидание с бутылкой.

– Про тебя можно научный трактат писать: «Традиционные и современные способы употребления водки в России».

Но Боцман тут же разрушил атмосферу таинства: сорвал пробку, плеснул в стопку граммов пятьдесят и, скривившись, проглотил залпом. Постепенно старик расправил плечи, ощутив уверенность если не в завтрашнем дне, то по крайней мере в настоящем моменте, и нож, почувствовав твердость в сжимающей его руке, стал заметно послушнее.

– Про меня целую энциклопедию написать можно, – сказал он с гордостью. – «Тысяча и одна дурацкая ошибка в жизни и как их избежать». Вот, например, знаешь, за что я сел? За то, что случайно увидел одну партийную задницу. Я был механиком на сухогрузе во Владивостоке, ходил в загранку, еще в те времена полмира видел, как Сенкевич. Нынешним, которые запросто на какие-нибудь Канары на выходные гоняют, все равно до меня, как до Киева раком. Понятно тебе? – Он справился с колбасой, отрезал ломоть хлеба, присыпав солью, порубил луковицу на кружочки, налил с чувством собственного достоинства и поднял стопку. – С Богом. Тебе не предлагаю – задержанным не положено. – Боцман крякнул и поторопился вернуться к своему повествованию, не потрудившись убедиться, что его слушают: очевидно, с благодарной аудиторией у него были проблемы. – В Сингапуре в борделе, значится, мне сделали татуировку на хрене – вроде фирменный знак, принадлежность к элитному клубу. Погоди, а ты хоть раз за всю жизнь в заграничном борделе был? Ладно, потом, слушай дальше: они мне целую книгу показали с образцами татуировок, с пояснениями, что какая означает. Когда плыли домой, в душе случайно гляжу: у первого помощника, он был у нас парторгом, на заднице татуировка, которая по рангу положена гомикам. Понял, конечно, гад, что я смекнул, что к чему, но виду не подал. Только причалили во Владике – ко мне таможенники, давай вещи трусить, нашли под подкладкой порнуху и тысячу баксов. Ясно, не мои. Я свои зелененькие до последнего цента истратил на магнитофоны и те после случая в душе уступил корешу авансом за полцены, лишь бы чистым вернуться: первый-то наш сука был редкая, мог вообще за борт спихнуть, представься случай! Если бы сам все до ниточки перетряхнул, может, и вывернулся в тот раз, а потом и сам мог парторга подловить, у всех рыльце было б в пушку, а так накрутили мне пять лет.

После срока хотел его найти, приехал во Владивосток, а он, оказывается, в предыдущем рейсе в Сингапуре сбежал – не вернулся на корабль, не стал меня дожидаться, а может, совок его затрахал.

Боцман пил маленькими порциями по двадцать граммов, смачно закусывая, и по всем прикидкам мог оставаться в бодрствующем состоянии, продолжая бенефис в разговорном жанре, еще в течение долгих часов. Эльдар наблюдал за ним во время рассказа и пытался решить для себя: удастся ли склонить этого Синдбада на свою сторону? Перспектива провести несколько дней в клетке под охраной двух придурков не так угнетала, как мысль, что Катя должна расшибаться в лепешку, вытаскивая его отсюда. У Назарова была своя система жизненных ценностей. В каждом деле определяющим он полагал мужское начало и насчет эмансипации имел вполне однозначное – отрицательное – мнение. Эльдар мог еще с трудом представить, как сестрица Аленушка выручает из беды неразумное дитя, но чтобы молодая девка спасала его – здорового мужика, такого он вообразить не мог. Надо выбираться отсюда, причем старик – единственная реальная возможность. Дверь запиралась на болт. Ни Боцман, ни Иван с собой ключ не носили, он лежал на полке у противоположной стены, куда его швырнул молодой псих после инцидента с ведром. Имелся какой-то шанс скрутить бестолкового Ваняя, если он приблизится к решетке, отобрать у него пушку и заставить деда отпереть дверь, но недоносок, несмотря на несомненную глупость, осторожен, и застать его врасплох маловероятно. А пытаться захватить в заложники Боцмана бессмысленно – для Ваняя его ценность равна нулю или вовсе отрицательна. Итак, оставался единственный выход – наставить старого моряка на путь истинный или подкупить, как получится.