Карта мира - [117]

Каликст задумчиво замолчал, скрестив руки на животе. И вдруг крикнул визгливо:

— Каменный мешок ты увидишь, а не Рим! Мерзость!

Голос его прозвучал как-то пусто под сводом пещеры. Все окружение папы молчало.

— Постойте! — сказал Иегуда и сделал шаг навстречу Полифему. Глаза его, правда, смотрели мимо батьки; Рональд заметил, как левой рукой Иегуда подкручивает язычок своей лампы, и понял, что Полифема он не видит и теперь пытается услышать его облик.

— Так ты знаешь, что я собираюсь сделать с Муравейником и как это сделать?

— Знаю, — ответил Полифем. — Мне даже будущее ведомо… отчасти. Мне открыли его в том радужном мире — помнишь?

— Слышал о нем… А мне удастся сделать то, что я замышляю?

— Да. В каком-то смысле, впрочем…

— Так войск туда не надо посылать?

— Ни в коем случае — ты и один справишься. Видишь ли, мертвецы в массе своей — люди такие же простые и бесхитростные, как и живые. Если туда подойдет войско, они выйдет на битву с ним, и тогда войску не поздоровится. А если ты проникнешь туда один — справишься без лишней крови.

— Это правда, я думаю, ваше святейшество, — повернулся Иегуда к папе.

— С чего ты взял?

— Ему незачем лгать.

— Как это незачем? Разве ты не видишь, что он заманивает нас в западню?

— Мы сами туда попадем, если пошлем к Муравейнику войска.

— Совершенно справедливо, — поддакнул Полифем.

— Это ловушка? — обратился к мертвецу Каликст. — Скажи мне, ловушка?

— Нет, — досадливо отвечал тот.

— Я заставлю тебя говорить правду! Заставлю! — закричал Каликст. «М-да, мертвецов допрашивать да от драконов бегать — это тебе не штаны в Риме просиживать», — подумал Рональд с удовлетворением.

— Каким же, интересно, образом? — прищурил свой вновь обретенный глаз Полифем.

— Самыми лютыми пытками!

— Мы не боимся боли, — сказал мертвец. — дайте мне факел!

Он вырвал у опешившего от неожиданности стражника факел и сунул в него руку. Огонь затрещал, желтая кожа пошла пузырями и стала облезать, словно луковичная кожура. Святые инквизиторы склонились, наблюдая картину с искренним любопытством. Лишившийся факела стражник охнул и упал в обморок.

— Ну, как? — спросил Полифем и утробно захохотал. — Будете ломать нам кости на дыбе, теряя при этом сознание?

Даже Каликст промолчал.

— Ладно, ребята, пошли! — сказал мертвец и подмигнул своим по-птичьи прозрачным веком. Остальные его товарищи понимающе переглянулись и сделали быстрое движение — словно купальщики, стряхивающие рубашку на бегу к реке. И вслед за этим их тела рухнули, а в воздухе увиделось некое мерцание, шум едва слышных голосов, которые перемещались по направлению к выходу из пещеры.

— Стоять! — крикнул Каликст. Несколько стражников кинулись за голосами, пытаясь ловить их, подпрыгивая и хватая руками воздух — тщетно. Голоса исчезли. Рональд был уверен, что, весело переговариваясь между собой, они движутся по склону к реке. Затем свернут к Муравейнику, чтобы лечь на стену и отправиться за новыми телами.

— Разве вы еще не поняли? — спросил батько Полифем. — Человек — это душонка, обремененная трупом.

Он сбросил свое тело — тем же небрежным движением — и ушел вослед.

ГЛАВА 21 Гибель Муравейника

Священные предметы, которые Церковь использует как оружие, чрезвычайно неудобны в этих целях. У креста, например, нет той линии, на которую у огнестрельного оружия ложатся глаз стрелка, мушка и цель, им нельзя точно указать на объект воздействия, следовательно, его эффект не может быть направленным и неизбежно должен рассеиваться. Святая вода действует на небольшом расстоянии — да и о какой прицельной дальности можно говорить, если ее просто выплескивают в направлении противника и добиваются результата только в том случае, если он не остерегся и подошел слишком быстро? Единственная вещь, которая вытянута по оси, как любое настоящее оружие — огнестрельное ли, холодное ли — осиновый кол; да и то им практически невозможно пользоваться без молотка — бросаться им нельзя, рубить и колоть тоже.

Ибо все церковное оружие — это оружие оборонительное, а не наступательное.

И вот тут, на этом холме, в веселый славный месяц май Рональд впервые увидел, что же такое оружие нападения Святой церкви.

Монахи стояли на холме — их был целый легион. Незрячие глаза или, наоборот, огромные безумные очи с орлиными зрачками, полное отсутствие ушей или уши торчком, как у насторожившейся кошки. В руках некоторые из них держали трубы, заканчивающиеся пастью единорога. Задняя часть труб оканчивалась мощными поршнями. То были сифоны греческого огня, страшное оружие, обращавшее в бегство практически любого противника, но в битвах, предводительствуемых рыцарями, никогда не применявшееся. Рональд смотрел на все это оружие с мрачным восхищением и любопытством — а пуще всего, с недоверием. Грузный чернец поставил меж ног стеклянный сосуд размером с бочку — внутри был газ, загнанный в нее в таком количестве, что превратился в жидкость, однако субстанции такое состояние явно не нравилось, и она то и дело пыталась испариться — над черной вязкой жидкостью поднимались клубы дыма, грозно поднимавшиеся по направлению к пробке, налегавшие на нее и затем выпадающие обратно в виде ядовитого дождя. Что это было такое — Рональд не знал. Несколько монахов держало странного вида арбалеты, внутри которых что-то искрилось и сверкало.