Карт-Офелия (заметки картофелевода-практика). Настольный деревообрабатывающий универсальный станок...("Сделай сам" №1∙2001) - [48]

Прикатили, прилетели, схватили кухарку Марфушку — и как была замасленная, засаленная — сейчас, сию минуточку фь-ють!.. Представили перед жирные очи Царя-Блина.

— Какой ты нам блин подала, такая, сякая, эдакая! — допрашивает строго-настрого Царь-Блин Марфушку. — У матушки-Царицы во рту горько стало.

Кухарка Марфушка бух Царю в ноги.

— Взмилуйся, Царь-Осударь! Не прикажи голову рубить. Вели правду говорить.

— Говори! — повелел Царь-Блин.

— Масла нет!.. Вот что, — говорит Марфушка. — Известное дело. Коли ежели без масла, то тут всякий блин пригорит, загорчится… Опять и масло не так чтобы… Горьковато маленько.

Разгневался Царь не на шутку.

— Позвать, — кричит, — сырника-масляника!..

И как только сказал, сейчас побежали, полетели, понеслись спешники, вершники, скороходы, скоролеты, к ножкам для скорости крылышки привязаны. Летят, спешат, схватили сырника-масляника, представили перед очи Царя-Блина.

Упал сырник-масляник на коленки

— Как ты смеешь, такой-разэтакой, к нашему царскому столу прогорклое масло отпускать?..

— Не виновен, Царь-Осударь. Для твоего Царского Величества угождал, масло сберегал… В прежни времена, надо так сказать, везли молоко без счету — и все царским молочком питались… Делали из него, делали и сыры, и масло, и даже дома строили, и все как сыр в масле катались… А ноне не то… Не то время пришло. Ноне везде разоренье, плохи времена пришли. Не отпущает коровник молока, да и на поди!..

— Как!.. Как!.. Как он смеет! — разгневался Царь-Блин. — Позвать мне его сейчас сюда!..

И не успел сказать, как сейчас же побежали, полетели, понеслись вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки привязаны… Схватили, спалили… тащат, ведут коровника Мартына Лысого… Представили…

Бух Мартын Лысый прямо Царю в ноги…

— Батюшка, Царь-Осударь. Прикажи слово молвить… Не те ноне времена!.. Вот что!.. Прежде гоняй коровушек куда хошь… Ты их и в Дунькин клин, и на Степанов луг, и в Харламовы межи, и в Матренину плешку… А ноне нет… Ни! ни! никуда не пущают… Всюду сейчас к мировому — и штраф, потому что ноне Закон!.. И опять совсем нет ноне лугов. Вот что!.. Никаких нет лугов…

— Как нет лугов!.. Что ж смотрит сам земляник-коренник. Позвать, — говорит, — ко мне самого земляника-коренника!

И сейчас опять бегут, летят вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, ищут везде земляника-коренника. Ищут по долам, по лугам, по закутам; спешат, ищут по полям, по лесам, по овинам, гумнам. В силу, в силу нашли На печи лежит, тряпицу сосет… Схватили, притащили.

Бух Царю в ноги.

— Говори, такой-разэтакой, отчего нет лугов?

— Лугов-те!.. Да, нету-ти!..

— Как нету!.. Коли нет, так ты насей травы, и будут луга… А то ты только на печи лежишь и тряпку сосешь…

— Ладно, — говорит земляник. — Для че не засеять, засеять можно!..

— То-то можно! А то ты до сих пор, болван, не догадался.

— Н-нет, — говорит земляник и теребит изо всех сил у себя в затылке. — Я доме кал… Во как домекал!.. Да землицы-то нетути! Вот оно што!.. Землица-то вся по пустырям пошла… Ишь ты клином сошлась… Землица-то!.. Право слово, Осударь!

— Как землицы нет! — вскричал Царь-Блин и в ужасе вскочил со своего трона, который весь был из самых отборных сахарных блинчиков.

— Как землицы нет! — обратился он к своим князьям, боярам и думным дьякам.

На колени пали князья, бояре и думные дьяки, поклонились до земли.

— Нет, — говорят землицы. — Нет ее, матушки! Царь-Осударь, ваше блинное величество!

— Как же вы от меня до сих пор скрывали это?

— Да нешто они скажут! — говорит укоризненно земляник-коренник. — Они все скрывают…

— Врешь ты! Врешь, сиволапо земляно чучело! — закричал на него Лысый Мартын. — Я прямо батюшке-Царю доложил, что лугов, мол, мало, что лугов совсем нет…

— Эка, доложил! — перебивает его сырник-масляник. — Доложите вы! Маслицем помажете, сметанны крысы! Я батюшке Осударю так-таки прямо представил: нет, мол, молочка, батюшка-Осударь, молочко подобралось все.

Но тут кухарка Марфушка впуталась, вступилась.

— Ах вы, брехуны, толоконники! — накинулась она на сырника и коровника. — Да нешто не на меня батюшка-Царь осерчал, разве не мне, горемычной, довелось батюшке-Царю горьчавый блинок поднести… Ах, чтоб вам на масленой всем бы подавиться первым блином!.. Черти!..

— Да чего ж ты раньше молчала! — накинулся на нее коровник.

— Ты, сметанник, что молчал?! У тебя где язык-то бесстыжий был?! Разве это мое, кухарское, дело батюшку-Царя беспокоить:

об масле ему докладывать!..

— А ты нешто масла не жрешь?! Тебе отпустят пуд, а ты его на Сенной продашь… Вы, небось, с молочником и молоко, и масло, все травите… В вас, точно в озеро… Вали! вали!

Но тут уж коровник и кухарка накинулись на него оба. Одна визжит, другой гудит. Ругались, ругались, расплевались.

А князья, бояре и думные дьяки было их разнимать приютись, да сами разодрались. Начали друг дружку корить, попрекать, слово за слово, шире да дальше, да как припустят.

— Стой! Смирно! — крикнул Царь-Блин, и все в ту же минуту наземь повалились, Царю в ножки поклонились. — Сказывайте вы все, такие-разэтакие, куда наша земля девалась?!

Все на коленях стоят, пришипились, молчат.