Карпатские орлы - [20]

У меня, у всех наших однополчан остались самые светлые воспоминания о Е. М. Моргуновском.

Отдав последние почести командиру полка, мы с майором А. П. Петровым сразу же направились на КНП 2-го батальона. Надо было помочь комбату и роте Григоряна переправиться через линию фронта к основным силам 2-го батальона — на высоту 687. Комдив Колдубов решил активизировать боевые действия в тылу врага.

Заросшие кустарником овраги скрыли от противника 4-ю стрелковую роту, минометчиков, пулеметчиков, саперов, бронебойщиков, приготовившихся к переходу через линию фронта. Здесь же были артиллеристы-корректировщики, отделение полковых разведчиков и группа санитаров, возглавляемая старшим лейтенантом медицинской службы Л. Л. Еськиной. Командовал всей группой командир батальона Михаил Брагин. В группе находился и парторг полка старший лейтенант Л. Б. Консон.

Не могу не сказать о конфликте, который возник между Любовью Еськиной и командиром разведвзвода Моничем.

— Товарищ гвардии майор, нельзя ли приказать нашим медикам не брать с собой это… ненадежное существо?

Разведчик пояснил, что речь идет о гнедом костистом старом мерине.

— Ведь может заржать!

Горячая, неуступчивая, строптивая Люба тут же взорвалась:

— Как вам не стыдно нашего работягу называть ненадежным существом! На чем же мы раненых будем вывозить?!

Погладив мерина по холке и смягчившись, Люба добавила:

— Он у нас хороший, смирный, дисциплинированный.

Ездовой Назарбаев подтвердил:

— Хороший, порядок знает. Васькой звать. Не раз на волокуше раненых с поля боя вывозил.

Сейчас, в век технической революции, космических скоростей, спор о мерине может показаться пустяковым. Тогда же, в условиях Карпат, мы не могли относиться к этому спору иронически. Ведь от того, возьмет ли группа с собой лошадь, могла зависеть жизнь наших воинов.

Мы рассудили, что следует согласиться с Еськиной и Назарбаевым. Васька был «реабилитирован». Его включили в группу прорыва.

С наступлением темноты группа Брагина после артиллерийского налета перешла шоссе и соединилась с 5-й и 6-й ротами.

Когда сумерки окутали все вокруг, в 5-й роте состоялось партийное собрание. Обсуждался один вопрос: прием в члены ВКП(б). Рассматривалось заявление кандидата партии сержанта Василия Голованя.

Собрание открыли в защищенном от обстрела месте — у обрывистого берега реки Лаборец. Шум горной реки вынуждал коммунистов говорить очень громко. Люди сидели на прибрежных камнях, на гибких кустах лозняка, плотно примятых к влажному песку.

На собрание пригласили всех красноармейцев отделения Голованя. Председательствовал парторг роты старший сержант Сарычев.

— Начнем, товарищи.

Все потушили папиросы, притихли.

Объявив повестку дня и зачитав заявление Василия Голованя, Сарычев спросил:

— Будут ли вопросы к товарищу Голованю?

— Знаем Голованя. Весь на виду, — отвечали бойцы.

— Тогда сам скажи, о чем думаешь, что у тебя на душе, — кивнул Сарычев, сержанту.

— Без партии мне никак нельзя, — начал Василий, волнуясь. — Еще мальчонкой я услышал о Ленине. А потом, когда повзрослел, пас колхозное стадо, прочитал не одну книжку про Ленина. Вот тогда и поклялся, что стану коммунистом. А теперь — война. И пуще прежнего у меня желание быть в партии. Все ей готов отдать…

Потом попросил слова беспартийный боец Сурман, недавно призванный в армию.

— Хороший командир Головань, — сказал молодой красноармеец. — Я совсем не умел воевать, боялся. Головань меня научил. И во время последнего наступления он мне помог. «Следи, — говорит, — за мной, что я делаю, то и ты делай». Я так и поступал: он бежит вперед — и я за ним, он стреляет — и я тоже. Потом Головань выбил немцев из окопа, двое побежали, а третий на него гранатой замахнулся. Ну я в него очередь…

— Молодец, Сурман, хорошего бойца из тебя воспитал Головань, — одобрили красноармейцы.

В партию Головань был принят единогласно. К выполнению обязанностей члена партии ему пришлось приступить в тот же вечер.

Закрыв собрание, парторг Сарычев подошел к Голованю:

— Давайте побеседуем с молодыми бойцами, как они чувствуют себя после боя…

— Это верно, подбодрить их надо.

Обстановка на участке 4-й роты была тревожная, напряженная. Бойцы сидели в прибрежных зарослях, курили, тихо разговаривали. Потом громко заспорили. Сарычев и Головань услышали низкий голос с характерным акцептом. Говорил красноармеец Евтихий Волик. В роту он прибыл из склада обозно-вещевого снабжения. Родом с Западной Украины.

— О чем, братцы, речь? Чего спорите? Нас примите в свою кучу, — пошутил Сарычев.

— Да вот с Воликом толкуем, вечно он бурчит и ноет. Меньше, мол, старайся, побольше спи. Все равно, мол, нас здесь угробят.

— А разве не так? — огрызнулся Евтихий Волик.

— Значит, «меньше старайся»? А вы как думаете? — обратился сержант Головань к сидевшему рядом Мирославу Сурману.

— Уцелеешь или нет, а воевать все равно надо. Кто же за нас это сделает? — ответил Сурман.

— В том и вся суть — воевать надо. Не мы затеяли войну, нам ее фашисты навязали. А уж коли война идет — победить надо.

— А впрочем… Может, победа нам ни к чему? А? — Головань обратился к Волику.

Тот обиженно буркнул: